И с этим распоряжением приходилось считаться, потому что в освещенные окна иногда неслись откуда-то, из невидимости, выстрелы. Распоряжение обходили тем, что по вечерам наглухо завешивали окна и тогда зажигали свет.
Электрическая станция не действовала, обходились керосином. Но и в нем начал ощущаться недостаток, и цены на керосин быстро росли.
С тяжелым чувством приходилось возвращаться домой по вечерам. Полная тьма, безлюдье. Шаги гулко раздаются по тротуару среди мертвой тишины, и испытываешь такое чувство, что из‐за темного угла или из каких-либо ворот вот-вот раздастся предательский выстрел.
Они и раздавались, хотя обыкновенно это бывало сведением личных или политических счетов, а не убийством вслепую.
2. После «октября» 1905 года
Да, хороши они, кавказские вершины,
В тот тихий час, когда слабеющим лучом
Заря чуть золотит их гордые седины,
И ночь склоняется к ним девственным челом.
Как жрицы вещие, объятые молчаньем,
Они стоят в своем раздумье вековом;
А там внизу сады кадят благоуханьем
Пред их незыблемым гранитным алтарем;
Там — дерзкий гул толпы, объятой суетою,
Водоворот борьбы, страданий
[451] и страстей, —
И звуки музыки над шумною Курою,
И цепи длинные мерцающих огней!..
17 октября
Солнечный осенний день 18 октября. Головинский проспект, несмотря на ранний час, унизан кучками молодежи. Кое-где цокают копытами по мостовой кавалерийские разъезды.
Возле первой мужской гимназии, на Розеновской уличке, особенно многолюдно. Митинг взволнованной молодежи. Кричат, точно стая разноголосых птиц.
Крупной рысью подъезжает драгунский разъезд:
— Разойдитесь!
Митинг отвечает ревом. Офицеру из толпы протягивают какую-то бумажку.
Офицер читает… Чем дальше, тем внимательнее… На лице недоумение. Возвращает. Команда.
Драгуны поворачивают, медленно удаляются. Им в спину — дикие крики восторга чернорубашечников и гимназистов.
Только дойдя до нашей канцелярии, узнал я, в чем дело. У меня на столе лежала агентская телеграмма, содержащая манифест 17 октября. Это ее, как вспомнил по внешности, из митинга молодежи протянули офицеру.
Все пошло в городе вверх дном! Головинский проспект и все главные улицы внезапно заполнились процессиями с красными флагами. Откуда их набралось вдруг такое количество… Впервые красные флаги несли совершенно открыто перед самым носом растерявшейся полиции и войсковых патрулей.
Против казенного театра, на Головинском, быстро устроили импровизированную трибуну. Оратор сменял оратора. Все это было новой диковиною! И гортанные голоса, уже не стесняясь, громили царский режим и правительство.
Толпа вызывает оперный оркестр. Прервав шедшую в опере репетицию, оркестр размещается на открытом балконе театра.
— «Марсельезу»!
— «Марсельезу»!!
Впервые в Тифлисе всенародно исполняется «Марсельеза». Еще и еще. Толпа, точно опьянев, все требует повторения.
Неугомонные манифестанты до самого позднего вечера ходили по городу с красными флагами — и целыми процессиями, и отдельными кучками.
Власти в этот день не существовало
[453].
С самого раннего утра 19 октября все возобновилось, как и накануне. Опять толпы с красными флагами, опять ораторы на трибуне против казенного театра. Но состав толпы слушателей заметно изменился. Прежней демократической публики меньше, — как будто им это наводнение речей начало приедаться. Ораторов слушает случайная, прохожая публика. Много чиновников, солдат, разных мелких служащих.
Лица солдат — запечатленное недоумение. В их присутствии — безнаказанно и публично — поносят и царя, и правительство, тех самых, которых присяга повелевала им защищать от «внутренних врагов». Вот здесь — «внутренние враги»! А им сейчас все позволено.
К вечеру на следующий день разнесся слух, что на завтра готовится патриотическая контрманифестация
[454].
Уже несколько времени назад зародились в Тифлисе крайние правые патриотические организации. Они были вызваны к жизни ходом кавказской революции, явно принявшей антирусский тон.
Патриотическая манифестация
На другой день 22 октября русская манифестация, после богослужения во «второй» миссионерской церкви близ вокзала, пошла по улицам Тифлиса. Многочисленная и внушительная. Впереди — царские портреты и национальные трехцветные флаги. За ними — толпы русских, разных возрастов, пола и общественного положения. Шло несколько тысяч. Процессию замыкали небольшие отряды казаков и солдат.
Тротуары густо заполнены народом. Грузинская и армянская публика смотрит на процессию косо, молодежь — с явною злобою. Русские, не принимающие участия в процессии, встречают ее сочувственно.
— Так было радостно, — слышал я после разговор, — увидеть свои, привычные флаги, после того как нам три дня мозолили глаза красной материей…
