Самохвальство полковника мне надоедает, и я решаю позабавиться:
— А вы, полковник, верно не знаете: наш Надир-бек состоит штаб-офицером для поручений при наместнике!
Полковника точно электрическая искра пронизывает. Вдруг становится заискивающе любезен с офицериком, не подозревая, что Надир-бек в служебном отношении ровно ничего не значит.
Потом вдруг задает вопрос:
— Чем, собственно, вызвана ревизия Закатальского округа?
Это уже не только провинциальная наивность, но и бесцеремонность. Сухо отвечаю:
— Так признал нужным наместник.
— Но мотивы для этого есть?
— Полагаю, что у наместника для всех его действий есть мотивы.
Полковник осекся.
Позже я узнал, что в военных кругах, примыкающих к Закатальскому округу, именно здесь, в Лагодехах, затем в Царских Колодцах, где стоял Тверской драгунский полк, и в самих Закаталах, среди офицерства матросского батальона, — назначение моей ревизии над Гайковичем почему-то вызвало недовольство. Передавали и о таких разговорах в офицерской среде:
— Ну, куда же Стратонову против полковника Гайковича! Штатский ведь…
Как будто, в этом глубоко провинциальном восприятии, дело шло об единоборстве между штатским и военным.
А насторожился я недаром: счет за обед все же мне был подан. Когда уже выехали из Лагодех, товарищ прокурора стал упрашивать, чтобы я устроил молодому Галаджеву назначение по закатальской администрации:
— Такой храбрец, стрелок! Лихо будет бороться с разбойниками.
Через полгода освободилась подходящая вакансия в округе. Тотчас же ко мне явился с прошением этот самый Галаджев. Я собрал о нем сведения — отзывы были безукоризненные. Галаджев получил просимое назначение.
Администратора из него, однако, не вышло. Это был спортсмен, охотник, но не чиновник. Он это и сам понял — через несколько месяцев вышел в отставку.
В Закатальском округе
Недолгий переезд из Лагодех — и мы уже у реки, отделяющей Тифлисскую губернию от Закатальского округа.
Что-то кем-то, очевидно, передается впереди нас, и я вижу на противоположном берегу множество всадников.
Едва наша коляска, грохоча по камням брода, переехала реку, к берегу подскакал пожилой офицер в черкеске, в форме офицера милиции.
Представился — это поручик милиции Мамет-Ага Измайлов. Он собственно офицер полицейской стражи, но Гайкович откомандировал его сюда — управлять Белоканским участком.
Измайлова мне очень расхваливал Б. С. Романовский, когда еще стоял во главе округа, — за геройскую борьбу с разбойниками. Романовский ошибался: моя ревизия выяснила, что его геройство было бутафорией. В общем — честный лично, но слабохарактерный и ни в чем не сопротивляющийся неправильным действиям начальства. Поэтому он попустительствовал и тем безобразиям, которые развились в Белоканском участке.
Наступает и для меня время разыгрывать свою роль. Не по душе это…
Впереди выстроились два десятка конных полицейских стражников. Здороваюсь.
Дальше — длинная цепь седобородых всадников в черкесках и папахах. На фланге — высокий пожилой горец, лицо изрыто оспой, черноусый, глаза и нос — точно у хищной птицы. Черкеска богато разубрана, навешаны медали.
— Белоканский старшина Абдул-Гадис! — внушительно докладывает Измайлов. — С ним — почетные старики из Белокан.
А, вот каков ты, голубчик! Ну, получай, что тебе причитается…
Демонстративно проезжаю мимо, молча, не здороваясь со старшиной. Только внимательно оглядываю его с ног до головы.
Абдул-Гадис побледнел. Не догадался ли, что теперь его песенка спета?
Измайлов совсем опешил. Абдул-Гадис, гроза участка, правая рука Сейфулы, — пред которым он, начальник участка, являлся простой пешкой… И вдруг — такой афронт пред лицом представителей населения.
Дальше едем. Поле, по обе стороны, усыпалось скачущими стариками и стражниками. Поселяне на хуторах повыскакивали и внимательно всматриваются.
Проехали версты две. Я делаю явный промах — не догадываюсь отпустить стариков. Думал, что им все равно по пути, ведь все они из Белокан, куда мы и направляемся:
— Не прикажете ли отпустить стариков? — подсказывает Измайлов.
— Да, отпустите! И поблагодарите за встречу!
Но вот и Белоканы. Большое селение, богатое, утопает в садах. Здесь — перепряжка лошадей, мы задерживаемся.
В стороне сидят человек восемь старых горцев. Внимательно наблюдают за тем, что происходит на почтовой станции в связи с нашим приездом.
Этого случая я пропустить не хочу. Медленно, как будто прогуливаясь, подхожу к ним, вместе с переводчиком.
Старики вскакивают.
— Переводите, Надир-бек! Скажите им, что я их приветствую.
Старики что-то лопочут, каждый по-своему.
— Я рад видеть таких почтенных жителей Белокан!
Еще быстрее залопотали мои старики.
— Скажите, что у меня теперь нет времени, но я еще приеду в Белоканы, чтобы поговорить с народом.
Впечатление — громадное. Глаза у стариков так и забегали.
— Приеду через несколько дней, а пока желаю им здоровья и всякого благополучия!
Поворачиваюсь. Старики так растерялись, что более уже не садятся. Сбились кучей, смотрят вслед и оживленно переговариваются.
Я хотел с первого же момента приезда дать понять населению, что моя ревизия не будет похожа на Вейденбаумскую, который загородился от населения в крепости. Этот шаг превосходно достиг цели. В этой части Азии газет не было, их заменяли базары. И на всех базарах участка заговорили о моем обещании.
Покатили далее. Измайлов от приглашения пересесть в коляску отказывается, весь путь от границы округа до самых Закатал проскакал верхом у заднего колеса, вместе с эскортом конной стражи.
Стемнело, когда мы подъехали к Закаталам.
Замелькали редкие огни на улицах городка, и скоро мы уже были на площади у дома, занимаемого съездом мировых судей. Здесь нас ждали. Насущные вопросы жизни разрешаются быстро, благодаря любезности хозяйки, супруги мирового судьи Ширского.
Приехавшие накануне молодые сотрудники не потеряли даром времени. Д. Д. Стрелков за день много узнал важного для ревизии от младшего помощника начальника округа Измаил-бека Векилова, брата переводчика нашей канцелярии.
Измаил-бек — в немилости у Гайковича, который всеми мерами старается его выжить со службы. Для него наша ревизия — надежда на спасение. Понятно, что он всецело наш, а потому сразу и с головой выдает все секреты Гайковича и Атамалибекова и разоблачает все их меры по сокрытию, что можно, от ревизора.
