Дело с Джандиери было для меня особенно трудным. Оно шло через судебное отделение нашей канцелярии, во главе которого стоял князь М. Д. Чавчавадзе, родной племянник Джандиери. Чавчавадзе был милый человек, но здесь обстоятельства были исключительные. Во-первых, жертвой ревизии был его дядя, а во-вторых, он пострадал за огрузинивание края, а наш Чавчавадзе в душе был тоже боевой грузин-автономист… Конечно, он не скрывал от дяди того, что являлось служебной тайной, в частности — секретные показания при ревизии.
Кроме того, мне не была обеспечена поддержка Петерсона. Он ничего не имел лично против Джандиери, как это было раньше со случаем Гайковича, а затем Петерсон боялся дразнить довольно-таки влиятельное грузинское общество.
Подавши в отставку, Джандиери приехал в Тифлис. Побывал с кислым видом у меня, пытаясь выяснить все о ревизии. Через несколько дней является уже с более победоносным видом:
— Был я у Петерсона. И знаете ли, что он мне сказал?
— Как я могу это знать.
— Говорит: я не ожидал от вас, князь, такой наивности, что вы и в самом деле подадите в отставку! Сами теперь виноваты, что уволены.
Это было очень в духе Петерсона.
— А затем, — говорит Джандиери, — он вам предлагает, чтобы вы предъявили мне для прочтения весь отчет по ревизии.
Я прямо обомлел. Выдать головой тех маленьких людей, которые доверяли моему слову как представителя наместника, что их тайные показания для всех, кроме высшей кавказской власти, тайной и останутся… Сколько же это вызовет последствий, случаев кровавой мести, сведения счетов за выдачу секретов о сношениях с покровителями разбойников. Но… предписание начальства!
— Вы понимаете, князь, что только по вашему словесному заявлению я дать вам секретное дело не могу.
— Конечно! Но у меня есть об этом к вам записка от Петерсона.
— Позвольте, пожалуйста.
Джандиери роется в портфеле. Ищет, перелистывает все свои бумаги — записки нет. Ищет в кармане, в жилете, — записка потерялась.
Слава Богу!
— Вот досада! Ну, я сейчас схожу к Петерсону. Он напишет новую.
Ушел. Пробую переговорить по телефону с Петерсоном — не могу его найти.
Через час снова приходит Джандиери.
— Вот вам записка, я разыскал Петерсона. Только, знаете… он что-то переменил распоряжение. Написал иначе…
Джандиери сидит хмурый, недовольный. Читаю:
— Всеволод Викторович, прочтите, пожалуйста, князю Джандиери из ревизионного отчета то, что не составляет секрета.
— Вот видите, князь. Это совсем иное, и это я могу сделать. Когда вы желаете, чтобы я вам начал читать?
— Приду завтра утром.
Два дня я ему читал, не выпуская из рук дела, те части отчета, которые не составляли секрета. Потом он заявил:
— Да все это мне вовсе не интересно!
[593]
В результате Джандиери был все-таки уволен и тотчас же получил созданное специально для него место члена правления Тифлисского дворянства банка. Ну, это уже было их дело.
Лично для меня увольнение Джандиери имело видные последствия. Все передовые деятели среди грузин — все они были скрытыми автономистами — стали теперь настроенными ко мне враждебно. Со многими из них прежде мы встречались дружески, теперь — лишь холодно вежливо.
Как-то, будучи в качестве пациента у известного тогда в Тифлисе врача Гедеванова, грузина, — я выразил удивление по поводу изменившегося на враждебное отношения ко мне грузинских деятелей.
— А это потому, что вы тронули с места именно князя Джандиери! Он был у нас слишком видным деятелем, и на него возлагались большие надежды.
Для этого враждебного отношения, продолжавшегося до самого моего ухода с Кавказа, основания, пожалуй, были: все же я на ряд лет, вплоть до революции и большевизма, задержал своей ревизией огрузинивание Абхазии.
Новым начальником Сухумского округа был назначен молодой подполковник из свиты наместника Михаил Николаевич Кропачев. Еще до поездки на место службы он тщательно изучил оба тома моей ревизии. Ошибки Джандиери он повторить не мог. Мне приходилось потом слышать хорошие отзывы об его управлении округом.
Но лично надо мной нависла большая угроза. Успех двух ревизий навел Воронцова-Дашкова на мысль командировать меня для ревизии дел с Бакинским нефтяным промыслом и раздачей нефтеносных земель.
Это привело меня в ужас. Если Закатальский и Сухумский округа были лужами, то нефтяное дело было озером грязи, в котором я мог и утонуть.
Что делать… Я стал затягивать приступление к ревизии под разными предлогами. В том же направлении действовал, впрочем, и член совета Джунковский, хотя и по другим побуждениям: ему не хотелось меня допускать в этот мир, который он хотел держать исключительно в своей власти.
Постепенно о проекте этой ревизии было забыто.
12. Кавказский политехникум
Краткая история
В Тифлисе грузинская либеральная интеллигенция давно уже мечтала о своем университете или вообще о высшем учебном заведении. Но правительство, особенно при министре народного просвещения И. Д. Делянове, армянине по происхождению, противилось этому. Опасались развития сепаратизма и опасались, конечно, не без оснований. Особенно признавалось нежелательным устройство юридического факультета, а его как раз в первую голову и домогались местные общественные деятели, выдвинувшиеся из рядов грузинской, а отчасти и армянской адвокатуры.
Из-за этого много личных нападок приходилось в свое время выдерживать бывшему долгое время попечителем Кавказского учебного округа маститому К. П. Яновскому. Он не мог, разумеется, открывать карты правительства, а объяснял, что сначала надо на Кавказе создать фундамент, наладить низшее и среднее образование, а потом уже приняться за высшее. И это тем более, что доступ в русские высшие учебные заведения был широко открыт кавказцам, для которых в высших школах было учреждено свыше сотни так называемых кавказских стипендий, то есть положение кавказской молодежи было даже благоприятнее, чем коренных русских.
Но местные деятели упрекали Яновского в личном противодействии пожеланиям общества и жестоко бранили его, закрывая глаза на созданную им столь широкую сеть прекрасных низших, а также и средних школ, каких в ту пору, пожалуй, в России нигде не было.
