Частных заказов было совсем мало и получить их не стремились, ибо для заправил типографии, обеспеченных казенным довольствием, они являлись в значительной мере только обузой.
Антреприза
Для меня было ясно, что канцелярия в мою пользу от газеты не откажется, ибо это означало бы лишить себя сумм бесконтрольного распоряжения. Но я знал, что типографские дела — больное у нас место. Поэтому я надумал связать оба дела возможно вместе.
Мое предложение было таково: я возьму в полное и ответственное распоряжение и газету, и типографию, причем, если будут соблюдены поставленные мною условия, из которых главным было обязательство для всех подчиненных наместнику учреждений печатать свои заказы в нашей типографии, то я гарантирую доходность типографии в 20 000 рублей в год.
Сверх моего ожидания, это дело клюнуло. Петерсону оно понравилось, а Ватаци заявил:
— Не сомневаюсь, что Стратонов справится с типографией. Но я сомневаюсь, справится ли он с газетой. Здесь нужна хлесткость писания. Есть ли она у него?
— Напишите, — говорил Петерсон, — доклад наместнику и изложите на его утверждение те правила передачи вам этих дел, которые вас лучшим образом устраивают.
Я не совсем хорошо воспользовался этим добрым советом и, желая увеличить шансы на успех, связал себя разными обязательствами в отношении сотрудников, которые потом причинили мне много неприятностей.
Воронцов-Дашков с самым докладом согласился и его утвердил. Но он не согласился с важнейшим из моих условий — об обязательности печатать у нас для подчиненных ему учреждений.
Это переменило всю картину. Я был в затруднении, теперь я не мог бы гарантировать доходность типографии в указанную выше сумму. Долго мы переговаривались с Петерсоном. Наконец, под влиянием нужды, я согласился, а Петерсон обнадежил:
— Не будет же вас наместник хватать за горло, если типография не выработает гарантированной суммы.
Я ему поверил, а потом вышло, что верить не следовало.
Когда факт передачи мне в ведение газеты и типографии получил огласку, в бюрократических слоях поднялся целый взрыв зависти и злобного шипения. Это стали учитывать как прибавку к моему жалованью по двадцать тысяч в год. Заволновались и члены совета, и чиновники канцелярии, подрабатывавшие в газете. Сделать они ничего не могли, но число моих врагов, благодаря этой зависти, сразу сильно возросло.
Курьезно, что в числе возмущенных этой мерой оказался почему-то и Казаналипов, влияние которого на наместника к этому времени сильно уже возросло. Он мне прямо высказал свое негодование по этому поводу. До сих пор наши отношения были еще терпимыми; теперь он занял враждебную мне позицию. Я не мог предвидеть, насколько роковой для меня окажется эта его враждебность, хотя она и являлась совершенно беспредметной.
Естественно, заволновались возглавлявшие газету и типографию Белинский и Крынин. Бывшие до сих пор на ножах, они теперь оба почуяли угрозу.
Белинский явился с вопросом, что будет теперь с ним.
— Вы останетесь на своем месте, как были и до сих пор.
Он успокоился, но говорит:
— А как же быть с Кротковым?
Кротков — бывший полицеймейстер Сухума, который потерял место в результате моей ревизии. Уже говорилось (стр. 563), что Кротков держал себя после этого на улицах, при встречах со мною, возмутительно вызывающе. Теперь его судьба снова попала в мои руки, и он струсил.
— Успокойте его! У меня нет с ним никаких личных счетов. Пусть себе служит репортером, как служил; я его не собираюсь удалять.
Еще долгое время после этого, когда я приходил в редакцию, Кротков удирал через боковые двери. Потом — ничего, привык. Но, хотя теперь, кроме добра, он от меня ничего не встречал, камень за пазухой против меня он держал до конца.
Так же успокоил я и Крынина, хотя видел, что он не примирился и не примирится.
В газете
Начал я издание газеты 1 января 1910 года. При первых же шагах по упорядочению денежного хозяйства возникла острая коллизия с конторой. Во главе ее была старая дева, грузинка
[641], имевшая двух избранных ею помощниц. У нее были основания к неудовольствию: до того деятельность конторы никогда и никем не контролировалась. Что заведующая говорила о доходах от объявлений, это и принималось на веру. При таких условиях прием объявлений являлся золотым дном для служащих. Я ей не высказал никаких мыслей и подозрений, а только стал проверять книги.
Она тотчас же заявила об уходе. Вместе с нею подали в отставку и обе ее помощницы.
— А вы же почему уходите? Ведь вам никто и слова не сказал.
— Нас сюда устроила наша патронша. Если она уходит, и мы должны уйти.
— Как хотите!
Одной из уходящих я за два дня, по протекции, значительно увеличил жалованье. Это была первая неприятная демонстрация. Потом я убедился, что к ее устройству приложил руку Белинский. Действительно, внезапный уход всей конторы не мог не поставить газету в трудное положение. А так как контора помещалась в одной квартире с редакцией и с местожительством самого Белинского, то он предложил мне поработать в конторе, чтобы демонстрировать, насколько он мне нужен и полезен.
Из создавшегося затруднения я вышел, откомандировав для временного заведования газетой мою правую руку С. Ф. Авдеева. Он быстро освоился с делом. Пока его интересы совпадали с моими.
А. Ф. Белинский
В газете, которая велась довольно бездарно, главным лицом был А. Ф. Белинский, невысокий, плотный человек, с таким видом, точно его только что опустили в воду, и с мутными от пьянства глазами.
О нем говорили как о бывшем помещике, прокутившем в Париже свое состояние, но при этом прекрасно научившемся французскому языку. Каким-то образом, после разорения, он попал в Тифлис и пристроился корректором в «Кавказе». Корректор, правду сказать, он был хороший, но этим вся его польза и исчерпывалась. Неожиданно, во время редакторского междуцарствия, он выпросил себе у директора канцелярии редакторский пост.
Назначение это было неудачным. Писать Белинский не мог, — не умел. Он заполнял газету сведениями, приносимыми чиновниками канцелярии, статьями постоянных сотрудников, а остальное заполнял из других газет, действуя ножницами и клейстером. Вся эта работа отнимала у него не более двух часов в день.
Получал он по этой должности 4000 рублей в год, но на самом деле он жил гораздо шире. Имея квартиру при редакции (бесплатно), он каждый день с утра устраивал у себя попойки. Так уже завелось: утром у него накрывался стол, заставлялся разными винами, водками и ассортиментом закусок. И он сам, и репортеры, а также заходившие в редакцию сотрудники и чиновники канцелярии, начиная от вице-директора Максимова, усердно здесь угощались в дневные часы. Делалось это все, разумеется, не на личные средства Белинского. Это гостеприимство легко объяснялось при отсутствии какого бы то ни было контроля за деятельностью конторы, кроме разве контроля самого Белинского над собою же. Были и другие указания на неприемлемые действия Белинского. Так, мне говорили в тифлисских книжных магазинах, что они часто покупают от Белинского книги, которые тогда массой присылались в газетные редакции для отзыва. Действительно, при передаче газетной редакции Белинский не дал мне ни одной книги, а их должно было накопиться тысячи.
