Стараясь казаться спокойным — но по его лицу ходили красные пятна, — С. П. вошел, среди расступившихся студентов, в самую гущу толпы.
Выступил студент-оратор и прочитал заготовленную петицию. Она содержала ряд фантастических, по условиям того времени, требований. Кончалась же петиция тогда обязательным упоминанием об отмене университетского устава 1884 года.
— Просим вас, господин ректор, переслать эту петицию в министерство!
— В министерство! — заорали вокруг.
— Передайте в министерство!!
Мы, зеленая молодежь, были удивительно наивны. Мы верили, будто все зло в неосведомленности министерства. Больше всего мы в ту минуту боялись, как бы эта петиция — для большинства неизвестно кем составленная и вовсе студентами не обсужденная — не осталась не посланной в Петербург.
С. П. Ярошенко учел обстановку. Тоном, не внушавшим нам сомнений в искренности, ответил:
— Даю вам обещание, господа, что петицию эту я перешлю в министерство!
Гул одобрения… Взрыв аплодисментов.
— Вас же я прошу пощадить университет и спокойно разойтись.
— Ура ректору!
— Браво, ректор!!
Сопровождаемый овациями «бунтовщиков» ректор спускался по лестнице.
— Расходиться!
— Спокойно расходиться! Малыми группами!!
Мы расходились по несколько человек мимо все еще стоявших казаков и зловеще молчаливого градоначальника.
Важных последствий беспорядки не имели, хотя кое-кто все же пострадал. Такую мягкость к студентам в Одессе приписывали мудрости генерал-губернатора Х. Х. Роопа, который говорил:
— Что за беда, если мальчишки покричат? На то они и молодежь…
Взятие «Бастилии»
Прошел год. И кому-то из студентов пришло на мысль, что годовщину беспорядков, из которых мы вышли чуть ли не победителями, во всяком случае без ощутительных потерь, надо ознаменовать.
Мысль эта встретила сочувствие. И вот 1 декабря 1888 года все лекции в университете сами собой прекратились. На них никто не пошел. Профессора возмущались:
— Что это? Вы точно взятие Бастилии празднуете…
Студенчество собралось в двух залах курилки, и день прошел у нас довольно мило. После неизбежных речей, посвященных общеполитическим мотивам, начался импровизированный концерт. Образовались хоры разных национальностей; каждый из них должен был петь свои национальные песни. Пелись болгарские, молдаванские, еврейские, грузинские, татарские, армянские и др. песни. Не помню, пелись ли также и русские; скорее, что нет.
Потом стали танцевать свои национальные танцы: очень оригинальный еврейский танец, молдаванский, болгарское коло
[128], неизбежную лезгинку, трепака…
Вечером собрались, в числе нескольких сот, в популярном ресторане Брунса.
Посторонних посетителей, которые не прочь были посмотреть на наше празднество — о нем знал уже весь город — мы выкурили; к сожалению, несколько бесцеремонно… Все комнаты ресторана вплотную переполнились студентами.
Пошло обильное возлияние пива. Сначала приносили кружками. Но это было безнадежным делом — у прислуги сил не хватало. Тогда стали приносить на столы бочонки, и из них струей лилось пиво в кружки, а иногда и прямо на стол.
Опять — песня, начиная с «Gaudeamus»; речи, речи…
На круглый стол посреди ресторана взбирается упитанный студент с бритыми щеками и тонкими усиками; читает свой «экспромт»:
Таких минут душевного восторга,
Как нынче, я давно не испытал;
Сегодня, в звуках вдохновенных песен,
Я старое студенчество узнал.
Мы убедились все, что единенье
В сердцах студенческих живет;
Из этого святого убежденья
Источник сил и вдохновенья
На будущее каждый обретет
[129].
— Ур-ра! Качать его!
Все были достаточно пьяны, и упитанный студент стал взлетать к потолку.
Это был О. Я. Пергамент, в будущем член Государственной Думы, заставивший одно время поговорить о себе в России. О нем ниже еще будет несколько слов.
Граф И. Д. Делянов
Осенью 1889 года провинциальные университеты объезжал министр народного просвещения Иван Давидович Делянов. Говорили, что он расхрабрился на объезд вообще неспокойных в ту пору высших школ для того, чтобы демонстрировать таким способом Александру III достигнутое им умиротворение студентов.
По поводу его приезда полиция приняла разные меры предосторожности в отношении менее надежных студентов и не без основания: отношение студенчества к министру отнюдь не было дружелюбным.
Вот министр и в университете! Маленький человек — юркий, несмотря на старость. Типичный горбатый армянский нос и полная лысина. В вицмундире со звездами.
Делянов посетил, сопровождаемый свитой университетского начальства, несколько лекций. Обращался в малолюдных аудиториях — многие студенты воздержались от посещения при этих обстоятельствах лекций — с речью к слушателям. Он шепелявил, плохо выговаривая слова:
— Вам надо учича, учича и учича! Ваши родители пожакладывали, чтобы вы училиш, швои шеребряные ложки…
Министру попался на пути наш педель с мефистофельским лицом, отмечавший номера вешалок со студенческими фуражками. Педель нарядился в новый черный сертук. Должно быть, Делянов принял его за профессора. На почтительный поклон министр пожал ему руку.
Педель несколько дней сиял, точно вычищенный самовар. А студенты издевались:
— Вы теперь до самой смерти руки не будете мыть! Почему? Чтобы не смыть пожатия министра…
В общем студентами было проявлено к Делянову равнодушие. Кое-где в аудиториях и в коридорах ему посвистали, но это было пустяками.
В результате сошедшего благополучно объезда И. Д. Делянов получил графский титул. В студенческой песенке стали петь:
Где сыскать таких болванов,
Как министр наш граф Делянов?
А вслед затем у нас вспыхнули серьезные беспорядки.
