Как раз в этот день отходил из Одессы в Батум пароход «В. К. Ксения»
[171], которым командовал мой дядя Николай Исаевич. Часа за два до отхода «Ксении» Ольга Ивановна подъехала на пролетке к лагерям стрелковой бригады, на Среднем Фонтане. Вызвали Пэта — он от волнения с утра не находил себе места. Товарищи-офицеры приписывали это предсвадебному волнению. Усадила О. И. Пэта на пролетку и увезла прямо на пароход. До отхода посадили Пэта вниз, в каюту.
Отправленное невесте письмо с отказом, по недоразумению, было вскрыто лишь на другой день.
Сначала невеста и ее родные рвали и метали от гнева. Но кончилось все благополучно. Невеста сперва уехала от скандала на несколько месяцев из Одессы, а возвратившись, сумела поймать кого-то более искусно.
Горилла
Так товарищи прозывали моряка Льва Карловича Русецкого. Он был близким другом Николая Исаевича.
Фигура — действительно напоминала гориллу: громадного роста, сутулый, неуклюжий, с длинными руками, которые он как будто не знал, куда девать. Рыжие лохматые волосы. Живой, подвижный и с непрерывной игрой выразительного лица.
Самородок по разносторонней одаренности! При этом еще талантливый юморист. И к своей личной жизни, и к службе относился одинаково с юмором. Нигде долго не служил: начинавшаяся карьера всегда прерывалась каким-нибудь служебным анекдотом. Однако, благодаря своим способностям, он быстро устраивался опять. Он перебывал: капитаном парохода, педагогом, механиком, фотографом, полицейским надзирателем в порту, директором частных мореходных курсов, фермером, метеорологом, контролером поездов и еще многим другим. Построил собственной системы самопишущий прибор для записывания силы и направления ветра (анемограф). На арендуемом близ Одессы огородном участке соорудил себе домик в стиле морской каюты с иллюминаторами. При доме устроил астрономическую обсерваторию, с им самим монтированным телескопом…
Жен менял так же часто, как и профессию.
Русецкий любил занимать общество рассказами. Сопровождал их необыкновенной мимикой и заставлял присутствующих покатываться от смеха.
Заказал он себе брюки. Но портной сшил их, по его мнению, из плохого материала. Русецкий говорит:
— Платить за такую дрянь я не стану!
— Ну, и что вы, господин капитан. Я буду жаловаться мировому судье!
— Жалуйтесь, господин Янкель!
Вызывают Русецкого в камеру судьи. Он приходит со свитой свидетелей — «осликов». Так он называл слушателей своей «академии» — подготовительных морских курсов.
— Ответчик, вы получили от истца брюки?
— Получил, господин судья.
— Почему же вы отказываетесь платить?
— Почему? А вы сейчас, господин судья, и сами увидите. Только прошу вас хорошенько всмотреться. Нуте-ка!
«Ослики», по его команде, вытягивают брюки, точно флаг, между мировым судьей и Русецким.
В публике смех. Судья с трудом сдерживает улыбку.
— Видите ли вы меня, господин судья?
— Не вижу…
— Вот удивительно! А я вас, господин судья, так даже очень хорошо вижу!
«Ослики», заглядывавшие из‐за спины Русецкого, заревели:
— И мы вас видим, господин судья! Хорошо видим!
В зале гомерический смех. Смеется уже и судья. Смеется даже истец.
— А вы, господин судья, еще спрашиваете, почему я не плачу?
Открытие памятника Пушкину
Этот довольно неудачный памятник, стоящий на конце Приморского бульвара, открывало Одесское Славянское общество
[172]. Его председателем был в то время выборный мировой судья, почтенный, уже седой старик С. И. Знаменский.
Имя Пушкина слишком сильно связано с Одессой. И в местном обществе, с университетом во главе, торжество это вызвало большой подъем. Множество обществ, организаций и учреждений готовили венки, конкурируя в остроумии и изяществе.
Откликнулось и студенчество; на сходке были избраны делегаты. На собранные в складчину несколько десятков рублей мы соорудили громадный венок из лавров и дубовых листьев, перевитый лентой национальных цветов. Не богатством, а величиной венок превосходил все остальные. Мы его могли нести лишь по два вместе, на большой крестообразной подставке.
Солнечный, жаркий день. Собрались десятки тысяч народу. Заполнили площадь, бульвар и еще на далекое расстояние Пушкинскую улицу. Крыши ближайших домов были облеплены зрителями. Чувствовалось какое-то особенное, не просто формальное, настроение. Пробраться к памятнику можно было только делегациям.
Едва мы стали на отведенном месте, как на нас налетел разгневанный старец, в парадном мундире, с синими кантами, — начальник местного горного округа. Кажется, его фамилия была Долинский.
— Что за безобразие! Почему вы не в парадных мундирах?! Как можно допускать такое неприличие…
Распорядители, опасаясь нашей реакции, увели разгневанного старика в сторону. Горный генерал забыл свои студенческие времена. Вся «приличная» одежда студентов почти всегда состояла из единственного поношенного сертука или поношенной тужурки. Мы этого не стыдились. И никто в обществе никогда не бывал шокирован возрастом студенческой одежды.
Памятник открыт, и из него забил фонтан. Но это, кажется, был первый и единственный раз. Осуществление идеи памятника-фонтана не вышло удачным.
Перепись Одессы
В начале зимы 1891 года в Одессе была проведена однодневная перепись. Потребовалось много счетчиков, и в первую очередь были привлечены, конечно, студенты.
