Теплая одежда лежала на радиаторе, и уже один ее вид поднимал настроение. Краузе снял полушубок – сколько времени прошло с тех пор, как он первый раз собрался это сделать и даже расстегнул верхнюю пуговицу, – и китель. Надевая свитер, он обнаружил, что так и не снял каску. Все остальные на корабле сняли свои после отбоя боевой тревоги, несколько часов назад, а у него самого не было на это ни секунды. Он так и бегал в каске, словно мальчишка в военной форме старшего брата.
– Повесьте, – рявкнул он, срывая каску с головы и протягивая рассыльному.
Однако свитер – горячий, только что с радиатора, – сразу принес умиротворение. И шарф тоже. Краузе надел китель поверх этого упоительного тепла. Башлык тоже был теплый и мгновенно согрел замерзшую голову и уши. Защелкивая застежку на шее, Краузе ощущал благодарность к доброму и щедрому миру. Теперь полушубок. Краузе прижал заледенелые руки к радиатору, подержал, сколько смог выдержать – недолго, – потом натянул восхитительно теплые перчатки. Чудо, насколько две минуты могут изменить мироощущение к лучшему – или к худшему.
Среда. Собачьи вахты – 16:00–20:00
Перед ним стоял Найстром, дожидаясь его внимания.
– Докладываю о смене с вахты, сэр, – произнес тот, отдавая честь. – Курс один-ноль-ноль. Назначенный ход двенадцать узлов. Мы делаем двенадцать узлов.
– Очень хорошо.
Значит, уже четыре. Пятый час. Вахта сменилась. Те, кто сейчас освободился, были на постах с тех пор, как он по недомыслию объявил боевую тревогу. Теперь они смогут отдохнуть, и он восстановит неразумно потраченный резерв. Впереди долгое трудное время, и нельзя тратить этот резерв без крайней необходимости. Надо сражаться, как сражался он сейчас, в готовности номер два; половина личного состава свободна и отдыхает, насколько можно отдыхать под грохот орудий и взрывы глубинных бомб. Опыт говорил ему, что американский моряк умеет спать и в таких условиях.
Чарли Коул, как и ожидалось, был при смене вахты на мостике.
– Коммандер, проследите, чтобы четвертое и пятое отделения получили горячую пищу.
– Есть, сэр.
Старпом с явным одобрением отметил, что капитан наконец-то в перчатках, шарфе и башлыке, но болтать времени не было – «Килинг» мчался к новому сражению. Да и двигался он не так быстро, как следовало бы. Еще упущение. Когда они поворачивали прочь от подлодки, Краузе забыл, начисто забыл прибавить скорость. Даже «двенадцать узлов» в рапорте Найстрома его не насторожило. Он потерял по меньшей мере пять минут.
Управление кораблем принял у Найстрома Харбатт, самый молодой из несущих вахту офицеров. У него было свежее розовое лицо, а мальчишеские глаза смотрели из-под башлыка с почти младенческой невинностью. Выглядел он подростком, которому даже лодку в Центральном парке доверять рано.
– Мистер Харбатт!
– Сэр!
– Прибавьте скорость. Попробуйте, как пойдет на двадцати четырех узлах.
– Двадцать четыре узла. Есть, сэр.
На удвоенной скорости они нагонят конвой в четыре раза быстрее. Сейчас Краузе не мог сказать, пройдут ли они этим курсом вдоль правого фланга конвоя.
– Двадцать четыре узла по ГДЛ, сэр.
– Очень хорошо.
Увеличение скорости сразу ощутилось по ударам волн. Как ревут сильные воды
[29]. Из рубки Краузе скорее слышал и чувствовал, чем видел, как идет корабль. Вроде бы неплохо.
– Рассыльный!
– Да, сэр.
– Принесите мне чашку кофе. Кофейник. Большой кофейник. И сэндвич. Скажите буфетчику, пусть приготовит мой фирменный.
– Есть, сэр.
В сумерках еле-еле различались последние суда конвоя, упрямо идущие вперед. Теперь Краузе вновь позвала рация. Пришлось расстегнуть башлык, чтобы поднести трубку к уху.
– Дикки – Джорджу! Дикки – Джорджу!
– Джордж – Дикки. Прием.
– Гидроакустический контакт, сэр. Дальний контакт, у нас слева по носу.
– Давайте за ним. Я подхожу к вам сзади.
– Орел – Джорджу. Мне присоединиться к нему, сэр?
«Виктор» и «Додж» были на расстоянии трех миль друг от друга, контакт – между ними, ближе к «Доджу», чем к «Виктору». Если отрядить оба корабля, в завесе получится дыра. Но подлодка всего в трех милях от каравана. Чтобы до него добраться, ей нужно всего двадцать минут. Если бы только «Килинг» был впереди и мог прийти на помощь!
– Очень хорошо, Орел. Приступайте. Удачи.
Краузе изводился от нетерпения.
– Мистер Харбатт! Попробуйте прибавить еще два узла. Посмотрим, как будет идти.
– Есть, сэр.
Они были близко к раковине последнего судна правой колонны и быстро его обгоняли. Краузе вышел на левое крыло мостика глянуть на конвой. Тут «Килинг» сильно накренился на борт, палуба ушла из-под ног. Краузе ухватился за поручень, попытался выпрямиться и снова чуть не упал, когда «Килинг» качнулся на другой борт. Перчатки едва не соскользнули с поручня, и Краузе лишь судорожным усилием удержался на ногах. Палубу и поручень покрывала ледяная корка. Просто чтобы устоять, требовалось постоянно быть начеку. Волна ударила в правую скулу «Килинга», перехлестнула через борт, прокатилась к корме и разбилась о лафеты пятидюймовых орудий. Взметнувшаяся стена воды обдала Краузе лицо. «Килинг» глубоко накренился и с упорством безумца ринулся на следующую волну. К тому времени, как Краузе восстановил равновесие и раздышался, они уже миновали последнее судно колонны и приближались к следующему. Стемнело, и корабли дальше в колонне, всего в полумиле впереди, различались только как более плотные сгустки туманной серости. А вскоре стемнеет еще сильнее. «Килинг» снова черпнул воду и содрогнулся от удара волны. Краузе полувошел, полувъехал в рубку по скользкой палубе.
– Уменьшите немного скорость, мистер Харбатт. Слишком сильно заливает.
– Есть, сэр.
В полутьме с трудом угадывался филиппинец-буфетчик в белом халате. Он держал накрытый белой салфеткой поднос. Так его научили подавать еду, и так он ее подавал, вне зависимости от того, есть ли на горизонте подводные лодки. Он, очевидно, пытался водрузить поднос на прокладочный стол в рубке, и его, также очевидно, с возмущением шуганул рулевой, оберегающий карты и штурманский инструмент. Теперь несчастный буфетчик держал поднос, раскачиваясь вместе с кренящимся кораблем. Краузе точно знал, что под салфеткой кофе и сливки – ему всякий раз упорно приносили сливки, хотя давно могли бы запомнить, что он никогда их не добавляет, – плещут на поднос. А в любой миг может случиться худшее. «Килинг» перевалил через гребень волны; поднос взмыл вверх и ухнул вниз. Краузе представил, как бесценный груз летит с подноса на палубу. Мысль эта была невыносима. Он схватил кофейник и чашку, балансируя, налил себе полчашки. На мгновение во всем мире не осталось ничего желаннее этого кофе. Во рту пересохло, хотя лицо все еще было мокрым. Он жадно отхлебнул обжигающий напиток, отхлебнул снова и залпом допил чашку. По горлу разлился блаженный огонь. Краузе причмокнул губами, как дикарь, налил себе еще полчашки и, выбрав момент, опустил кофейник на поднос.
