– Видите, мы как будто танцуем, – сказал Уэнделл после очередного пересаживания.
Я многозначительно посмотрела на него: не надо снова про танцы. Точно так же я однажды сказала ему: не надо снова этой чуши про горевание.
Но сейчас мы с Уэнделлом и наши нешамы громко пели и танцевали вместе в той самой комнате, где я расклеивалась в своем отчаянии.
И найдется ответ:
Да будет так.
Песня закончилась раньше, чем я ожидала, прямо как наши сессии. Но вместо того чтобы почувствовать, что мне нужно больше времени, я нашла некое удовлетворение в том, что наше время вышло.
За пару месяцев до этого я сказала Уэнделлу, что обдумываю, каково будет перестать ходить на психотерапию. Столько всего изменилось за год, и я чувствовала себя не только более подготовленной к жизни со всеми ее задачами и неопределенностями, но и более спокойной внутри. Уэнделл улыбнулся – это была та улыбка, которую я порой наблюдала и которая, казалось, значила «я рад за вас» – потом спросил, не поговорить ли нам о терминации.
Я заколебалась. Еще нет.
Тем не менее мы договорились вернуться к этой теме, когда я буду готова.
И сейчас, когда Уэнделл убрал свой iPhone обратно в стол и вернулся на свое место на кушетке, момент казался подходящим. Есть такое библейское изречение, которое примерно переводится как «Сначала ты делаешь, потом понимаешь». Иногда нужно совершить прыжок веры и испытать что-то, прежде чем значение действия станет очевидным. Перенос слов в действие, его свобода пробудили во мне желание перенести это действие за пределы кабинета психотерапии – в мою жизнь.
Я была готова уйти – пока что.
58
Пауза в разговоре
Самое необыкновенное в психотерапии – то, что она строится вокруг окончания. Она начинается со знания, что время, проведенное вместе, конечно и что успешный исход – это когда пациенты достигают своих целей и уходят. Цели у каждого человека свои, и большинство психотерапевтов обсуждают с пациентами, какими могут быть их цели. Больше не плакать по ночам? Улучшить отношения? Стать добрее к себе? Конечная точка зависит от пациента.
В лучшем случае конец выглядит естественно. Можно сделать еще многое, но многое уже сделано, достаточно. Пациент чувствует себя хорошо: он более устойчив, более гибок, более способен справляться с повседневной жизнью. Мы помогли ему услышать вопросы, которыми он задавался, но даже не знал об этом. Кто я? Чего я хочу? Каков мой путь?
Но глупо отрицать, что психотерапия также заключается в формировании глубокой привязанности к людям и последующем прощании.
Иногда психотерапевты слышат продолжение истории, если пациенты возвращаются на другом этапе своей жизни. В других случаях нам остается лишь гадать. Как у них дела? Все ли хорошо у Остина, который развелся с женой и совершил каминг-аут, когда ему было под сорок? Жив ли муж Джанет с болезнью Альцгеймера? Стефани сохранила свой брак? Столько историй остается без завершения; о стольких людях я думаю, но никогда больше не увижу их.
– Вы будете помнить обо мне? – спрашивала Джулия, но этот вопрос не уникален в ее ситуации.
А сегодня я прощаюсь с Уэнделлом. Мы говорили об этом прощании со времен нашего танца, когда назначили дату последней сессии, но сейчас, когда она настала, я не знаю, как поблагодарить его. Когда я была интерном, меня учили, что, когда пациенты благодарят нас, полезно напомнить им, что они проделали большую работу.
«Это все вы, – чаще всего говорит психотерапевт. – Я просто направлял вас». И в каком-то смысле это правда. Именно они взяли телефон, записались не сессию и каждую неделю прорабатывали какие-то вещи; никто не мог бы сделать это за них.
Но нас также учили кое-чему еще, что нельзя понять до конца, пока не проведешь несколько тысяч часов психотерапии: мы растем, находя связь с другими. Каждому нужно услышать, как чей-то голос говорит: «Я в тебя верю. Я вижу возможности, которых ты пока не видишь. Что-то непривычное, так или иначе, случится». В психотерапии мы говорим: «Давайте отредактируем вашу историю».
В самом начале, когда я рассказывала о Бойфренде, услышав мою позицию «я невиновна, это он козел», Уэнделл сказал: «Вы хотите, чтобы я согласился с вами». Я сказала, что хочу не этого (хотя на самом деле хотела), а того, чтобы он с чуткостью отнесся к испытанному мной потрясению, а потом продолжала рассказывать, как именно ему надо было это сделать. В этот момент он сказал, что я пытаюсь контролировать психотерапию и что мои попытки перевернуть ситуацию по своему усмотрению могли сыграть свою роль в том, что я была ослеплена Бойфрендом. Уэнделл не хотел проводить психотерапию так, как я этого хотела. Бойфренд не хотел жить со мной так, как я этого хотела. Бойфренд пытался ко мне приспособиться, пока, в конце концов, больше уже не мог. Уэнделл, как объяснил он, не стал терять мое время; он не хотел, как и Бойфренд, через два года сказать: «Извините, я не могу это сделать».
Я помню, как Уэнделл за это одновременно и понравился, и не понравился мне. Похоже на то, как когда у кого-то наконец хватает духу сказать тебе, что у тебя проблемы, и ты чувствуешь одновременно и желание защититься, и облегчение от слов этого человека. Это тонкое искусство. Мы с Уэнделлом работали над моим горем, а также над моим «самозаточением». И мы сделали это вместе – не я одна. Психотерапия работает только при совместных усилиях.
«Никто вас не спасет», – говорил Уэнделл. Он не спас меня, но помог мне самой спасти себя.
Так что, когда я выражаю свою признательность Уэнделлу, он не отмахивается от комплимента с шаблонной скромностью.
– Всегда рад помочь, – говорит он.
Незадолго до этого Джон заметил, что хороший телесериал оставляет у зрителей такое чувство, словно дни между еженедельными эпизодами – просто пауза в истории. Точно так же, сказал он, он начал понимать, что каждая из наших сессий была не законченным разговором, а непрерывным; время между сессиями было просто паузой, а не завершением. Я делюсь этим с Уэнделлом в последние минуты нашей финальной сессии.
– Давайте расценивать это как паузу в разговоре, – говорю я. – Как и каждую неделю, просто подольше.
Я говорю ему, что в какой-то момент могу вернуться, потому что это правда: люди уходят и приходят на разных этапах своей жизни. И когда они это делают, психотерапевт все еще сидит в том же кресле, храня их общую историю.
– Мы можем считать это паузой, – отвечает Уэнделл, потом добавляет то, что обычно труднее всего сказать: – Даже если мы больше не встретимся.
Я улыбаюсь, точно зная, что он имеет в виду. Отношения на самом деле не заканчиваются, даже если вы больше никогда не встретитесь. Каждый человек, с которым вы были близки, живет где-то внутри вас. Ваша старая любовь, ваши родители, друзья, люди живые и мертвые (символически или буквально) – все они пробуждают воспоминания, осознанные и нет. Часто они показывают, как вы относитесь к себе и другим. Иногда вы ведете с ними разговоры у себя в голове, иногда они разговаривают с вами во снах.
