– Я должна вам кое-что сказать, – говорю я.
Он смотрит на меня. Да быть того не может.
И я выкладываю всю историю одним махом.
– Хммм, – снова говорит он. – То есть вы не хотите писать эту книгу.
Я киваю.
– А если ее не сдать, будут серьезные финансовые и профессиональные последствия?
– Именно. – Я пожимаю плечами, показывая, как облажалась. – Если бы я просто написала ту книгу для родителей, – говорю я, – я бы сейчас не была в такой ситуации.
Это мотив, который я мысленно повторяю каждый день – иногда каждый час – последние несколько лет.
Уэнделл снова пожимает плечами, улыбается и ждет. Привычная рутина.
– Знаю, – вздыхаю я. – Я сделала колоссальную, неисправимую ошибку.
Паника снова подступает.
– Я не об этом думаю, – говорит он.
– А о чем тогда?
Он начинает напевать:
– Половина жизни закончена, оуууу, еееее. Полжизни мимо прошло…
Я закатываю глаза, но он продолжает. Звучит как блюз, и я пытаюсь вспомнить мотив. Этта Джеймс? Би Би Кинг?
– Назад бы вернуться и все изменить. Все правильно сделать сейчас…
А потом я понимаю, что это не какая-то известная песня. Это Уэнделл Бронсон, импровизирующий поэт. Стихи ужасны, но меня поражает его сильный, глубокий голос.
Песня продолжается, и он всерьез увлечен ей. Притопывает ногами. Щелкает пальцами. Если бы мы встретились где-то на улице, я бы решила, что это какой-то фрик в кардигане, но здесь меня поражает его уверенность, его спонтанность и желание быть самим собой. Ему абсолютно все равно, что он может показаться непрофессиональным или глупым. Мне и в голову не придет так вести себя перед пациентами.
– Полжизни мимо про-о-о-ошло. – Это финал, и он заканчивает жестом «джазовые руки»
[16].
Затем он перестает петь и серьезно смотрит на меня. Мне хочется сказать ему, что он начинает раздражать, что он упрощает проблему, которая реально безмерно тревожит меня. Но я не успеваю это сказать: грусть накатывает словно из ниоткуда. Его мотивчик звучит у меня в голове.
– Похоже на стихотворение поэтессы Мэри Оливер, – говорю я Уэнделлу. – «Как ты поступишь со своей единственной дикой и драгоценной жизнью?»
[17] Мне казалось, я знала, чего хочу, но все изменилось. Я собиралась быть с Бойфрендом. Я собиралась писать то, что для меня важно. Я никогда не думала…
– …что окажусь в такой ситуации. – Уэнделл смотрит на меня. Ну вот, опять. Мы как давно женатая пара, все заканчиваем фразы друг за другом.
Но потом Уэнделл замолкает, и это не похоже на то намеренное молчание, к которому я привыкла. Я думаю, что, возможно, Уэнделл в тупике; я тоже иногда захожу в тупик, когда мои пациенты стопорятся, и я вместе с ними. Он и зевал, и пел, и пытался сфокусировать мое внимание на главном, и задавал важные вопросы. Но я снова в своей привычной среде – оплакиваю потери.
– Я думаю о том, что вам нужно в такой ситуации, – говорит он. – Как, вы считаете, я могу вам помочь?
Этот вопрос поражает меня. Я не понимаю, он пытается заручиться моей помощью как коллега или спрашивает меня как пациентку. Но я в любом случае не могу дать ответ. Чего я на самом деле хочу от психотерапии?
– Я не знаю, – говорю я, и как только я произношу эти слова, мне становится страшно. Может быть, Уэнделл не может мне помочь. Может быть, никто не может. Может быть, я просто должна научиться жить с последствиями выбора, который раз за разом делаю.
– Думаю, я могу помочь – говорит он, – но не так, как вы это себе представляете. Я не могу вернуть Бойфренда, не могу дать вам шанс начать все сначала. А теперь вы, оказывается, влипли в эту историю с книгой и хотите, чтобы я спас вас и от этого тоже. Но это не в моих силах.
Я фыркаю от того, насколько все это нелепо.
– Я не хочу, чтобы вы меня спасали, – говорю я. – Я глава семьи, а не дева в беде.
Он смотрит мне в глаза. Я отвожу взгляд.
– Никто вас не спасет, – тихо говорит он.
– Но я и не хочу, чтобы меня спасали! – настаиваю я, в то время как часть меня удивляется: правда? Разве не все в глубине души этого хотят? Я думаю о том, что люди приходят на психотерапию, ожидая улучшения, – но что такое это самое «улучшение»?
На холодильнике в моем офисе висит прилепленный кем-то магнит, на котором написано: «ПОКОЙ. ЭТО НЕ ЗНАЧИТ ОКАЗАТЬСЯ В МЕСТЕ, ГДЕ НЕТ ШУМА, БЕД ИЛИ ТЯЖЕЛОЙ РАБОТЫ. ЭТО ЗНАЧИТ БЫТЬ В ЭПИЦЕНТРЕ ВСЕГО ЭТОГО И ВСЕ РАВНО ОСТАВАТЬСЯ УМИРОТВОРЕННЫМ В СЕРДЦЕ СВОЕМ». Мы помогаем пациентам найти покой, но, скорее, другого плана, чем тот, которого они сами ждут. Как сказал покойный психотерапевт Джон Уикленд: «До успешной терапии одна и та же дерьмовая вещь случается снова и снова. После успешной психотерапии случается одна дерьмовая вещь за другой дерьмовой вещью».
Я знаю, что психотерапия не растворит в воздухе все мои проблемы, не предотвратит развитие новых и не поможет мне всегда быть в просветленном состоянии. Психотерапевты не проводят операции по пересадке личности, они лишь сглаживают острые края. Пациент может стать менее раздражительным или осуждающим, более открытым и способным подпускать людей ближе. Другими словами, психотерапия – это о том, чтобы понять, кто ты есть. Но часть познания себя – не знать себя, забыть ограничивающие, загоняющие в ловушку истории, которые ты рассказываешь себе о себе. Все это – чтобы жить своей жизнью, а не мысленной историей.
Но как помочь людям сделать это – другой вопрос.
Я мысленно прокручиваю в голове свои проблемы. Должна написать книгу, чтобы иметь крышу над головой. Отвергла возможность написать книгу, которая могла бы обеспечить крышу над головой на долгие годы. Не могу написать глупую книгу на глупую тему, которая делает меня несчастной. Должна заставить себя написать глупую несчастную книгу о счастье. Пытаюсь заставить себя написать глупое несчастное счастье, но обнаруживаю себя в Фейсбуке, завидующей всем тем людям, которые умудряются справляться со всем дерьмом в своей жизни.
Я помню цитату Эйнштейна: «Ни одну проблему нельзя решить на том же уровне сознания, на котором она возникла». Мне всегда казалось, что в этом есть смысл, но, как и многие из нас, я думаю, что способна найти выход из всего, обдумывая то, как я нашла вход.
– Я просто не понимаю, где здесь выход, – говорю я. – И я не только о книге. Я имею в виду все, что произошло.
Уэнделл откидывается назад, выпрямляет и снова скрещивает ноги, потом закрывает глаза – кажется, он так делает, когда пытается собраться с мыслями.
