– Иди сюда, – отвечаю я, жестом предлагая Заку перейти в другую очередь.
– Но эта короче! – кричит он. И, конечно же, она короче, потому что Джулия делает свою работу чертовски великолепно; и именно в этот момент Джулия смотрит на моего сына и прослеживает его взгляд в мою сторону.
Спалилась.
Я улыбаюсь. Она улыбается. Я все еще стою в другой очереди, но Джулия говорит: «Леди, послушайте мальчика. Эта очередь короче!» – и я перехожу к Заку в очередь к ней.
Я стараюсь не пялиться на нее, пока мы ждем, но ничего не могу с собой поделать. Я смотрю на настоящую версию видения, которое она описывала на своей психотерапевтической сессии: ее мечта в прямом смысле сбылась. Когда мы с Заком подходим к кассе, Джулия перекидывается с нами шутками, как и с другими покупателями.
– Joe’s O’s, – говорит она моему сыну. – Отличный завтрак.
– Это маме, – отвечает он. – Без обид, но мне больше нравятся хлопья Cheerios.
Джулия оглядывается, чтобы убедиться, что никто не подслушивает, подмигивает ему и шепчет:
– Никому не говори, но мне тоже.
Остаток времени они проводят, обсуждая достоинства различных шоколадных батончиков, которые выбрал мой сын. Мы прощаемся и забираем тележку с покупками; Зак на ходу рассматривает наклейки, полученные от Джулии.
– Мне нравится эта девушка, – говорит он.
– Мне тоже, – говорю я.
Только через полчаса, распаковывая сумки на кухне, я замечаю какую-то надпись на чеке.
Это слова «Я беременна!».
24
Привет, семейство!
ПРИМЕЧАНИЕ К ИСТОРИИ БОЛЕЗНИ: РИТА
Пациентка – разведенная женщина, которая жалуется на депрессию. Выражает сожаление по поводу плохо прожитой жизни и того, что считает «серией плохих выборов». Говорит, что если ее жизнь не улучшится за год, то она планирует «покончить с этим».
– Я хочу вам кое-что показать, – говорит Рита.
Мы стоим между приемной и моим кабинетом, и она передает мне свой мобильный телефон. Рита никогда раньше так не делала и уж точно не начинала говорить со мной до того, как мы устраивались в офисе за закрытой дверью, так что я удивлена. Она жестом показывает, на что я должна взглянуть.
На экране открыт профиль человека из приложения для знакомств под названием Bumble. Рита начала пользоваться им не так давно, потому что в отличие от приложений вроде Tinder, больше ориентированных на разовые встречи ради секса («Отвратительно!» – сказала она), в Bumble только женщина может написать мужчине первой. Вот так совпадение: моя подруга Джен только что увидела статью об этом приложении и переслала ее мне с комментарием: «До времен, когда ты снова будешь готова ходить на свидания». Я ответила: «“Когда” еще не наступило».
Я перевожу взгляд с телефона на Риту.
– И? – спрашивает она, пока мы проходим в офис.
– Что «и»? – уточняю я, возвращая ей телефон. Не совсем понимаю, что она хочет узнать.
– Что «и»? – недоверчиво передразнивает она. – Ему восемьдесят два! Я сама не девочка, но увольте! Я знаю, как восьмидесятилетние выглядят голыми, и после этого мне неделю снились кошмары. Простите, но семьдесят пять – это мой лимит. И не пытайтесь меня переубедить!
Рите, я забыла упомянуть, шестьдесят девять лет.
Несколько недель назад, после месяцев подбадривания и поддержки, Рита решила опробовать приложение для знакомств. В конце концов, в повседневной жизни ей попадалось не так много одиноких пожилых мужчин; еще меньше среди них было тех, кто подходил под ее требования: умный, добрый, обеспеченный («Мне не нужен человек, который ищет и сиделку, и копилку») и в хорошей физической форме («Кто-то, у кого еще может своевременно возникнуть эрекция»). Наличие волос опционально, зубы обязательны.
Перед восьмидесятилетним кандидатом был один джентльмен ее возраста, который оказался не слишком джентльменом. Они сходили поужинать, и в вечер накануне того, что должно было стать их вторым свиданием, Рита отправила ему рецепт и фото блюда, которое он хотел попробовать. «Ммм, – ответил он. – Выглядит вкусно». Рита собиралась ответить, но затем всплыло еще одно «Ммм», за которым последовало «Ты меня убиваешь», потом – «Если ты не остановишься, я не устою», а еще через минуту – «Извини, я писал дочери о больной спине».
– Больная спина, да глаза б мои не видели этого извращенца! – восклицала Рита. – Он делал непонятно что непонятно с кем, и он однозначно говорил не о том блюде из семги!
Второго свидания не было; свиданий вообще не было, пока она не встретила восьмидесятилетнего.
Рита пришла ко мне в начале весны. Во время нашего первого сеанса она была так подавлена, что, пока она рассказывала свою историю, мне казалось, что она читает некролог. Последняя строчка уже написана, и ее жизнь, как она считала, была трагедией. Трижды разведенная мать четырех проблемных людей (все из-за того, что она плохая мать, объяснила она), не имеющая внуков и живущая одна, вышедшая на пенсию с нелюбимой работы, Рита не видела причин просыпаться утром.
Ее список ошибок был длинным: выбирала не тех мужей, не смогла поставить потребности детей выше своих собственных (в том числе не защитила их от отца-алкоголика), не использовала свои таланты в карьерных вопросах, не пыталась завести друзей, когда была моложе. Она закостенела в своем отрицании, пока это работало. Но вот недавно подход перестал быть столь действенным. Даже рисование – единственное занятие, которое приносило ей радость и которое ей всегда удавалось, – перестало ее интересовать.
Приближался ее семидесятый день рождения, и она заключила с собой пари, что сделает свою жизнь лучше или вообще перестанет жить.
– Думаю, мне уже нельзя помочь, – подытожила она. – Но я хочу попытаться в последний раз, чтобы знать наверняка.
Никакого давления, подумала я. Суицидальные мысли – частое явление при депрессии, но большинство пациентов реагирует на лечение и никогда не действует сообразно этим безнадежным импульсам. Однако как только люди начинают чувствовать себя лучше, риск самоубийства возрастает. Это тот промежуток времени, когда они уже не подавлены настолько, что прием пищи или одевание кажется подвигом, но они все еще испытывают достаточно боли, чтобы мечтать покончить с ней – это опасная смесь остаточного дистресса и вновь приобретенной энергии. Как только депрессия проходит и суицидальные мысли затихают, открывается новое окно. Именно тогда человек может сделать что-то, что значительно улучшит его жизнь на долгое время.
Всякий раз, когда речь заходит о самоубийстве – когда либо пациент, либо психотерапевт поднимает эту тему (ее обсуждение, вопреки переживаниям многих, не «подкидывает» идею в голову человека), – специалист должен оценить ситуацию. Есть ли у пациента конкретный план? Есть ли способы воплотить его в жизнь (наличие оружия в доме, отъезд супруга)? Были ли ранее попытки? Есть ли общеизвестные факторы риска (недостаток социальной поддержки или мужской пол: мужчины совершают самоубийства в три раза чаще женщин)? Часто люди говорят о самоубийстве не потому, что хотят умереть, а потому что хотят, чтобы боль прекратилась. Если есть способ это сделать, пациенты чаще всего охотно готовы жить дальше. Мы настолько полно оцениваем все факторы, насколько это возможно, и если немедленной опасности нет, то мы пристально мониторим состояние человека и работаем с ним. Если же, однако, человек настроен на самоубийство, существует череда шагов, направленных на его предотвращение.
