Рита глубоко вздыхает.
– Погодите, – угрюмо говорит она. – Это еще не все.
Она начинает объяснять, что пока Майрон встречался с Этой-Как-Там-Ее, Рита все равно виделась с ним в спортклубе, где он плавал, а она занималась аэробикой – но они больше не приезжали туда вместе, потому что он ночевал у Мэнди/Брэнди/Сэнди. Они все равно встречались у почтовых ящиков днем, где Майрон пытался завести разговор, а Рита холодно его отшивала. Именно Майрон предложил Рите присоединиться к совету дома, и именно его приглашение она грубо отклонила. Однажды, когда она отправлялась на психотерапию, они с Майроном встретились в лифте, и он сделал комплимент ее внешнему виду (она всегда «приводила себя в порядок» к нашим сессиям, поскольку это был ее единственный выход в свет каждую неделю).
«Прекрасно выглядишь сегодня», – сказал он. На что Рита коротко ответила: «Спасибо» – а потом уставилась прямо, не отводя взгляд, на всю оставшуюся дорогу вниз. Вечером она никогда не выходила из своей квартиры, даже чтобы вынести вонючий мусор, чтобы не столкнуться с Мэнди/Брэнди/Сэнди и Майроном, что уже случалось несколько раз, когда они держались за руки, смеялись или, еще хуже, целовались («Отвратительно!»).
«Любовь – это боль, – говорила Рита, рассказывая мне о своих неудачных замужествах и повторив то же самое после встречи с восьмидесятилетним. – Зачем беспокоиться?»
Но это было до того, как Майрон расстался с Мэнди/Брэнди/Сэнди; до того, как он загнал Риту в угол на стоянке спорткомплекса, когда она уже несколько недель переводила его звонки на автоответчик и не отвечала на его СМС. («Можем поговорить?» – Рита нажимала «удалить».) До того как Майрон – который, как она заметила, столкнувшись с ним лицом к лицу на залитой солнцем стоянке, «выглядел немного постаревшим», – сказал ей все те вещи, которые так давно хотел сказать и которых не понимал, пока встречался с Рэнди. (Так вот как ее звали!)
Майрон понял, что скучал по Рите. Сильно. Он хотел рассказывать ей все – все время, каждый день, – как хотел рассказывать все своей жене Мирне, пока они были женаты. Рита заставляла его смеяться и задумываться, и когда дети присылали ему фотографии внуков, он хотел показывать их Рите. Ничего подобного ему не хотелось делать с Рэнди. Ему нравился острый ум Риты и ее столь же острый язык, ее креативность и доброта. И то, что она покупала его любимый сыр, оказываясь в магазине.
Ему нравилась ее суетность, ее лукавые замечания и мудрые советы. Он восхищался ее гортанным смехом, ее глазами, зелеными на солнце и карими в помещении, ее яркими рыжими волосами и ее ценностями. Ему нравилось, что, начиная разговор на одну тему, они могли перейти на две или три другие, прежде чем вернуться к началу или даже забыть об изначальном направлении беседы. Ее картины и скульптуры заставляли его сердце трепетать. Она была ему интересна, он хотел знать больше о ее детях, ее семье, ее жизни, о ней. Он хотел, чтобы она чувствовала себя комфортно, рассказывая ему все это, и задавался вопросом, почему она раскрывала так мало деталей о своем прошлом.
И да, он думал, что она прекрасна. Абсолютно потрясающая. Но не будет ли она так любезна перестать носить футболки, похожие на тряпки?
Майрон и Рита стояли на парковке спортклуба; Майрон восстанавливал дыхание, излив всю свою душу, а у Риты кружилась голова, ей было трудно стоять на ногах – и она злилась.
«Мне неинтересно избавлять тебя от одиночества, – сказала она. – Только потому, что ты порвал с профурсеткой Как-Там-Ее-Зовут. Только потому, что ты скучаешь по жене и не можешь быть один».
«Ты думаешь, причина в этом?» – спросил Майрон.
«Конечно, – надменно сказала Рита. – Да».
А потом он ее поцеловал. Пронзительным, мягким, настойчивым, достойным кино поцелуем, который, казалось, длился целую вечность. Он закончился, когда Рита ударила Майрона по щеке и убежала в машину, откуда потом позвонила мне и попросила в экстренном порядке провести сессию.
– Это потрясающе! – говорю я, когда Рита заканчивает свой рассказ. Я совсем не ожидала такого поворота, и я правда потрясена. Но Рита фыркает, и я понимаю, что за деревьями она не видит леса.
– То, что он сказал, просто прекрасно, – говорю я. – А этот поцелуй…
Я вижу проблеск улыбки, но потом она подавляет ее, и лицо становится жестким, холодным.
– Ну, все это хорошо и замечательно, – говорит она. – Но я больше никогда не буду разговаривать с Майроном. – Она открывает сумочку, достает скомканную салфетку и решительно добавляет: – С любовью покончено.
Я вспоминаю, как она заявляла раньше: «Любовь – это боль». Ситуация с Майроном так встрепенула ее, потому что ее сердце было словно во льду на протяжении десятилетий и вдруг начало таять с появлением Майрона в ее жизни, и тогда она вкусила надежду – но потеряла ее. Я вдруг понимаю: когда Рита впервые пришла на консультацию, она была в отчаянии не только потому, что ей исполнялось семьдесят, как она сама заявила. Исчезновение Майрона заставило ее подумать о том же, о чем думала и я на первой встрече с Уэнделлом: был ли мужчина, только что бросивший меня, «конечной остановкой», или последним шансом на любовь? Рита тоже горевала о чем-то большем.
Но теперь поцелуй создал для Риты еще один кризис – возможности. И он может оказаться куда непереносимее, чем боль.
33
Карма
Шарлотта опаздывает на сегодняшнюю встречу, потому что кто-то врезался в ее машину, когда она выезжала с парковки. С ней все нормально, говорит она, это небольшое ДТП, но из-за него горячий кофе, стоявший в подлокотнике, пролился на ноутбук, в котором хранилась презентация для завтрашней встречи – а резервной копии нет.
– Думаете, надо рассказать в компании, что случилось, или переделать все за ночь? – спрашивает она. – Я хочу, чтобы все прошло хорошо, но не хочу выглядеть растяпой.
На прошлой неделе, занимаясь в спортзале, она случайно уронила гантель на палец ноги. Синяк выглядит хуже, и ей все еще больно. «Думаете, стоит сделать рентген?» – спрашивает она. Еще до этого ее любимый профессор из колледжа скончался в результате несчастного случая («Думаете, мне надо слетать на похороны, даже если мой босс взбесится?»), а еще раньше у нее украли кошелек, и теперь она целыми днями занималась тем, что пыталась снизить ущерб от кражи личных данных («Может, мне теперь стоит держать водительские права в бардачке?»).
Шарлотта думает, что ее настигла волна «плохой кармы». Каждую неделю возникает какой-то новый кризис (штраф за нарушение ПДД, проблемы с арендой жилья), и хотя поначалу мне было ее жаль и я пыталась помочь ей справиться, постепенно я стала замечать, что мы вообще перестали заниматься психотерапией. Да и разве мы могли? Уделяя внимание одной внешней катастрофе за другой, Шарлотта отвлекала себя от настоящего жизненного кризиса – внутреннего. Иногда «драма», какой бы неприятной она ни была, может быть формой самолечения, способом успокоиться, избежать внутренних потрясений.
