– Что?
– Я говорю им: «Просто будьте».
– Это вы им говорите? – засмеялась я и представила, как говорю это в собственном кабинете. У вас проблемы? Просто будьте.
– Вам стоит попробовать это со своими пациентами, – сказал он, улыбаясь в ответ. – Это может им помочь.
– А вашим клиентам помогает? – спросила я.
Кори кивнул.
– Что-то вроде того. Я стригу их, и они возвращаются, но на следующий раз говорят, что хотят чего-то другого. «Почему? – спрашиваю я. – Что-то было не так в прошлый раз?» Нет, говорят они, все было отлично. Просто они хотят чего-то другого. Я делаю им точно такую же стрижку, но они думают, что это другая. И она им нравится.
Я подождала, пока он скажет что-то еще, но он, кажется, был занят моими секущимися концами. Я смотрела, как мои волосы падают на пол.
– Хорошо, – сказала я. – Но как это поможет разрешить их проблемы?
Кори перестал стричь и посмотрел на меня в зеркало.
– Может быть, все, на что они жалуются, на самом деле не является проблемой. Может быть, все и так хорошо. Может быть, даже просто прекрасно – как их стрижка. Может быть, они были бы счастливее, если бы не пытались изменить что-то. А просто были.
Я обдумала это. Конечно, отчасти все сказанное было правдой. Иногда людям нужно принять себя и других такими, какие они есть. Но иногда, чтобы чувствовать себя лучше, вам нужно зеркало, поставленное перед вами, но не такое, что делает вас симпатичнее, как то, в которое я смотрелась в парикмахерской.
– Вы когда-нибудь ходили на психотерапию? – спросила я Кори.
– Черт возьми, нет! – Он энергично замотал головой. – Это не мое.
Несмотря на то что Кори не слишком нравилось говорить о личном, за те годы, что я бывала у него, он рассказал о себе довольно много: как обжигался в отношениях; как долго семья не могла принять его, когда он признался им, что он гей; как его отец всю жизнь скрывал свою ориентацию, заводя романы с мужчинами, но до сих пор не совершил каминг-аут. Еще я знала, что Кори сделал множество косметических операций, но до сих пор был недоволен своей внешностью, так что собирался снова лечь под нож. Даже когда мы разговаривали, он разглядывал себя в зеркале и утверждался в своем желании.
– Что вы делаете, когда вам грустно или одиноко? – спросила я.
– Tinder, – сказал он, словно это было что-то само собой разумеющееся.
– И ночные встречи?
Он улыбнулся. Ну конечно.
– А потом вы больше не встречаетесь с этими парнями?
– Обычно нет.
– И вам становится лучше?
– Ага.
– В смысле, до тех пор, пока вы снова не почувствуете себя одиноко или грустно и не вернетесь в приложение, чтобы снова это исправить?
– Именно. – Он сменил ножницы на фен. – В любом случае, разве здесь есть разница с людьми, которые каждую неделю приходят на психотерапию, чтобы что-то исправить?
Разница была. И была слишком во многом. Психотерапевты не просто обеспечивают недельное улучшение. Однажды я слышала, как один журналист сказал, что взять хорошее интервью – все равно что постричь кого-то: выглядит легко, пока не берешь ножницы в руки. То же самое, как я постепенно узнавала, было верно и для психотерапии. Но я не хотела ничего пропагандировать. Психотерапия, в конце концов, не для каждого.
– Вы правы, – сказала я Кори. – Есть множество способов просто быть.
Он включил фен.
– У вас есть ваша психотерапия, – сказал он, а потом указал подбородком на свой телефон. – А у меня есть моя.
35
Вы бы лучше…
Джулия перечисляет части тела, решая, какие из них оставить.
– Толстая кишка? Матка? – спрашивает она, и ее брови поднимаются, будто она шутит. – И еще вот, вы не поверите. Влагалище. Так что все сводится к тому, хочу ли я оставаться способной срать, иметь детей или заниматься сексом.
Я чувствую, как в горле образуется ком. Джулия выглядит совсем не так, как несколько месяцев назад в Trader Joe’s; даже не так, как она выглядела всего несколько недель назад, когда врачи сказали, что, чтобы сохранить ей жизнь, им нужно отрезать от нее что-то еще. Она держалась молодцом при первой атаке рака и рецидиве, и смертном приговоре, который закончился отсрочкой казни, и беременности, которая дала ей надежду. Но после такого количества сюрпризов с нее хватит, она измучена вконец. Ее кожа выглядит тонкой и испещренной морщинами, ее глаза налиты кровью. Теперь мы иногда плачем вместе, и она обнимает меня, когда уходит.
Никто в Trader Joe’s не знает, что она больна: пока есть такая возможность, она хочет, чтобы все так и оставалось. Она хочет, чтобы к ней относились в первую очередь как к человеку, а не как к больной раком, что звучит похоже на мысли нас, психотерапевтов, о своих пациентах: мы хотим узнать их до того, как узнаем об их проблемах.
– Это похоже на игру «Вы бы лучше?», в которую мы играли в детстве, приходя друг к другу с ночевкой, – говорит она. – Вы бы лучше умерли в авиакатастрофе или в пожаре? Вы бы лучше ослепли или оглохли? Вы бы лучше сами по себе плохо пахли или же нюхали что-то плохо пахнущее – до конца своей жизни? Один раз, когда была моя очередь отвечать, я сказала: «Ничего из этого». И все сказали: «Нет, ты должна выбрать что-то одно». И я сказала: «Хорошо, я выбираю ничего». И это просто вынесло всем мозг – простой концепт того, что при наличии двух отвратительных альтернатив ничего тоже может быть выбором.
В школьном альбоме под ее именем было написано: «Я выбираю ничего».
Она использовала ту же логику и во взрослой жизни. Когда ее спросили, что она выберет: престижную аспирантуру с минимальным финансированием или куда менее интересную, но полностью оплачиваемую должность, все полагали, что она должна выбрать что-то одно. Но вопреки всем советам она отказалась от обоих вариантов. Это сослужило ей хорошую службу: вскоре она получила еще более хорошее предложение насчет аспирантуры в лучшем месте – в том же городе, где жила ее сестра, и там Джулия встретила своего мужа.
Но когда она заболела, ничего перестало быть выбором: вы бы лучше остались без груди, но живой, или сохранили грудь и умерли? Она выбрала жизнь. Были и еще решения, подобные этому, когда ответы были сложны и неочевидны; каждый раз Джулия принимала их спокойно. Но сейчас, в этом конкретном раунде «Вы бы лучше?», в этой рулетке частей тела, она не знала, как сделать выбор. В конце концов, она все еще переживала шок после недавнего выкидыша.
Ее беременность продлилась восемь недель, и в тот же период ее младшая сестра Никки забеременела вторым ребенком. Не желая рассказывать свои новости до конца первого триместра, сестры хранили секреты друг друга, радостно отмечая дни в общем онлайн-календаре, рассчитанном на двенадцать недель. Метки Джулии были голубыми, потому что она думала, что носит мальчика; она даже дала ему прозвище «ММ» – Милый Мальчик. Никки вносила пометки желтым цветом (прозвище: Малыш Y), тем же цветом, каким хотела покрасить стены в детской: как и во время первой беременности, она хотела, чтобы пол ребенка стал сюрпризом.
