Книга Вы хотите поговорить об этом? Психотерапевт. Ее клиенты. И правда, которую мы скрываем от других и самих себя, страница 98. Автор книги Лори Готтлиб

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Вы хотите поговорить об этом? Психотерапевт. Ее клиенты. И правда, которую мы скрываем от других и самих себя»

Cтраница 98

Я пользуюсь уроками Уэнделла и на практическом уровне – прямо в своем кабинете.

– Мне вспоминается один мультик об узнике, который трясет прутья решетки… – сказала я как-то Джону, пытаясь помочь ему увидеть, что «идиот», о котором он говорил в тот день, не был его тюремщиком.

Когда я перешла к сути (клетка открыта со всех сторон), Джон на секунду улыбнулся, что я поначалу приняла за одобрение, но затем он отбил подачу.

– Да сколько можно, – сказал он, закатывая глаза. – Неужели другие пациенты правда ведутся на это?

Но он был исключением. Эта интервенция отлично срабатывала со всеми остальными.

Тем не менее самый важный навык, которому я научилась у Уэнделла – следовать своей стратегии, одновременно с этим привнося личностный подход. Пну ли я пациента, чтобы что-то доказать? Скорее всего, нет. Буду ли я петь? Вряд ли. Но я, возможно, не материлась бы хором с Джулией, если бы не видела, как Уэнделл до предела остается собой во время наших сессий. Психотерапевты-интерны учатся работать по книгам, осваивая базу так же, как нотную грамоту для игры на пианино. В обоих случаях, если вы знаете основу, вы можете совершенствоваться. Правила Уэнделла заключаются не в том, что их нет. Правила есть, и нас учат следовать им не без причины. Но он показал мне, что, когда правила обходят с обдуманным намерением, это расширяет определение эффективной психотерапии.

Мы с Уэнделлом больше не говорим о Джоне или Марго, но через несколько недель, когда я сижу в кресле приемной, дверь в офис отворяется, и я слышу мужской голос.

– Значит, в то же время в следующую среду?

– Да, буду вас ждать, – отвечает Уэнделл, потом дверь скрипит, закрываясь.

За ширмой проскальзывает парень в костюме. Интересно, думаю я. Может быть, женщина, что была передо мной, перестала ходить на психотерапию. Может быть, это была Марго, и Уэнделл организовал перестановку, чтобы обеспечить мою конфиденциальность на случай, если Марго в конечном итоге сложит два и два. Однако я не спрашиваю, потому что это больше не имеет значения.

Уэнделл был прав: неловкость исчезла. Тайна раскрыта, психический яд испарился.

Я получила консультацию – или же это была психотерапия? – в которой нуждалась.

50
Смертьзилла

До сессии Джулии десять минут, и я уплетаю соленые крендельки на кухне нашего офиса. Я не знаю, когда будет наша последняя сессия. Если Джулия опаздывает, я подозреваю худшее. Должна ли я узнавать, как у нее дела, между сессиями, или дать ей возможность позвонить самой в случае необходимости (зная, что ей сложно просить о помощи)? Должны ли личные границы психотерапевтов быть другими – более свободными – при работе с неизлечимо больными пациентами?

Когда я впервые увидела Джулию в Trader Joe’s, я не хотела вставать к ней в очередь, но после того случая, если мы были в магазине одновременно, Джулия махала мне, и я с радостью переходила к ней. Если со мной был сын, он отбивал «пять» в знак приветствия и получал лишний лист с наклейками. Когда Джулия перестала там появляться, он это заметил.

– Где Джулия? – спрашивал он, высматривая ее среди кассиров, пока мы продвигались в очереди. Не то чтобы я не говорила с ним о смерти – моя близкая подруга детства умерла от рака несколько лет назад, и мне пришлось рассказать Заку правду о ее болезни. Но из-за вопросов конфиденциальности я не могла рассказать ничего о Джулии. Один вопрос мог повлечь за собой другие – вплоть до границ, которые я не могла пересечь.

– Может быть, она теперь работает в другие дни, – сказала я, словно была знакома с ней только по Trader Joe’s. – Или нашла другую работу.

– Она бы не искала другую работу, – сказал Зак. – Она любила эту.

Меня поразил его ответ: даже ребенок это заметил.

Когда Джулия перестала работать в магазине, мы начали вставать в очередь Эммы – женщины, которая предложила Джулии выносить ее ребенка. Эмма тоже давала сыну лишние наклейки.

Но сидя в офисе, ожидая появления Джулии, я задавалась тем же самым вопросом, что и Зак: «Где Джулия?»

Слово, которое мы используем для окончания психотерапии – терминация [32]. Оно всегда казалось мне резко звучащим в отношении того, что в идеале было теплым, сладко-горьким и вдохновляющим опытом, почти как школьный выпускной. Обычно, когда психотерапия подходит к концу, работа переходит в финальную стадию – прощание. На этих сессиях мы с пациентом подытоживаем произошедшие изменения, обсуждая «процесс и прогресс». Что оказалось полезным? Что нет? Что пациент узнал о себе – сильные стороны, проблемы, внутренние стратегии и нарративы? Какие копинг-стратегии и более здоровые способы существования он будет практиковать после завершения сессий? Под всем этим, конечно же, лежит один вопрос: как нам попрощаться?

В повседневной жизни у многих из нас нет опыта осмысленных прощаний, иногда и прощаний вообще. Процесс терминации позволяет кому-то, кто провел значительное количество времени, прорабатывая жизненно важную проблему, сделать больше, чем просто уйти с фразой: «Ну ладно, спасибо, пока!» Исследования показывают, что люди помнят свой опыт, основываясь на том, как он закончился, и терминация – влиятельная фаза в психотерапии, потому что она предлагает опыт позитивного окончания того, что казалось вечностью негативных, нерешенных или пустых финалов.

Однако мы с Джулией готовились к терминации другого рода. Мы обе знали, что ее психотерапия не закончится, пока она не умрет; я обещала ей это. И наши встречи становились все более и более молчаливыми – не потому, что мы избегали разговоров, а потому, что именно так сессии проходили в атмосфере честности. Наше молчание насыщенно, наши эмоции вихрем крутятся в воздухе. Но молчание также символизирует ухудшающееся состояние Джулии. У нее и без того мало энергии, а разговор ее отнимает. Как ни странно, внешне Джулия выглядит здоровой, просто очень худой, поэтому так многие с трудом верят, что она умирает. Иногда и я тоже. И в какой-то мере у нашего молчания есть еще одна цель: оно дает нам иллюзию остановки времени. На пятьдесят счастливых минут нам обеим дарована передышка от внешнего мира. Джулия говорила мне, что чувствует себя в безопасности в моем кабинете, где не нужно переживать за людей, которые переживают за нее, где можно вспомнить о своих собственных чувствах.

– Но я тоже испытываю определенные чувства по отношению к вам, – сказала я в тот день, когда она упомянула об этом.

Она задумалась на секунду и просто сказала:

– Я знаю.

– Вы хотели бы знать, какие именно? – спросила я.

Джулия улыбнулась.

– Это я тоже знаю.

А потом мы снова замолчали. Конечно, в перерывах между тишиной мы разговариваем. Недавно она сказала, что задумалась о путешествиях во времени. Она слушала радиопередачу об этом и поделилась цитатой, которая ей понравилась, в которое прошлое было определено как «обширная энциклопедия бедствий, которые все еще можно исправить». Она запомнила это, сказала Джулия, потому что засмеялась после этой фразы. А потом заплакала. Потому что она не проживет настолько долго, чтобы составить эту энциклопедию бедствий, которую другие люди пополняют к преклонному возрасту: отношения, которые они хотели бы наладить, карьерные пути, которые они хотели бы выбрать, ошибки, которых они хотели бы не допустить.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация