Аллейн не ответил. Неторопливо подойдя к туалетному столику, он разглядывал батарею косметических средств Сибил Фостер и полковую фотографию в серебряной рамке. Бейли обращался с этими предметами очень осторожно, почти не потревожив пыль, припорошившую их и зеркало.
После долгого молчания он сказал:
– Знаете, Фокс, пока вы произносили свою наставительную речь, я со всей безжалостной очевидностью понял, что являюсь образцовым примером невнимательного полицейского офицера.
– Да бросьте!
– Да-да. Скрежеща зубами и кусая себе локти, вынужден это признать.
– Интересно было бы узнать – почему?
– Давайте-ка заканчивать и убираться отсюда, по дороге я вам расскажу почему.
– По дороге куда? – резонно поинтересовался Фокс.
– Туда, где на меня напала куриная слепота или что там еще. К источнику всех наших неприятностей. На тот самый клочок земли. В этот самый чертов пункт икс.
– То есть в Верхний Квинтерн?
– Именно в Верхний Квинтерн. И думаю, Фокс, нам нужно снять себе комнаты при каком-нибудь тамошнем пабе: лучше нам находиться там, а не здесь. Поехали.
Глава 6
Место, отмеченное крестом
Прунелла была у себя дома, в Квинтерн-плейсе. Ее машина стояла на подъездной дорожке. Она сама открыла дверь, объяснив, что живет в Мардлинге, а сюда заехала, просто чтобы забрать корреспонденцию, и проводила Аллейна и Фокса в гостиную. Это была комната как раз тех габаритов, что нужны скорее для тихих встреч, какие проходили здесь в течение многих лет, чем для незапланированных приемов официальных лиц. Облицовка стен и потолочная лепнина отличались изяществом, комнату заполнял приятный мягкий свет.
Аллейн ахнул от восхищения.
– Вам нравится? – спросила Прунелла. – Почти всем нравится.
– Уверен, что вам тоже.
– Конечно. Сюда всегда приятно возвращаться. Тут, конечно, не так уж весело. Слишком предсказуемо. Я хочу сказать, что это место не вызывает бурного восторга. Хотя, не знаю. Моего будущего свекра оно как раз приводит в экстаз. Садитесь, пожалуйста.
Сама Прунелла села между ними и состроила гримаску – ни дать ни взять пародия на викторианскую девицу. Она была бледна и, как заметил Аллейн, очень напряжена.
– Мы вас надолго не задержим, – сказал он. – Есть несколько мелочей, которые нам нужно прояснить. Надеюсь, мы не причиним вам особого беспокойства.
– О, – сказала Прунелла, – понимаю. Вы, наверное, пришли сообщить мне, что моя мать была убита. То есть сообщить официально. Я, конечно, знаю, что вы так считаете.
До сих пор она говорила своим привычным шепотом, но последние фразы были произнесены громко и быстро. Она смотрела прямо перед собой, стиснув руки на коленях.
– Нет, – ответил Аллейн. – Дело не в этом.
– Но вы ведь так считаете, правда?
– Боюсь, мы действительно думаем, что это возможно. А вы?
Прежде чем ответить, Прунелла бросила на него короткий взгляд.
– Я не знаю. Чем больше я об этом думаю, тем труднее мне прийти к определенному выводу. Но, с другой стороны, полиция много чего раскопала такого, о чем другим ничего не известно. Правильно?
– Так и должно быть, – согласился он. – Такова наша работа – раскапывать.
– Наверное.
– Первая причина, по которой мы пришли, – убедиться, что вас должным образом проинформировали об организации завтрашних похорон, и узнать, не можем ли мы вам чем-нибудь помочь. Служба назначена на половину четвертого, если не ошибаюсь. Предполагается, что вашу мать привезут из Мейдстоуна в церковь около двух часов, но мне пришло в голову: может быть, вы хотите, чтобы она провела последнюю ночь здесь? Если так, то можно быстро все переиграть.
В первый раз Прунелла посмотрела ему прямо в лицо.
– Это очень любезно с вашей стороны, – сказала она, – думаю, я бы этого хотела. Пожалуйста.
– Хорошо. Я свяжусь с нашими людьми в Мейдстоуне и поговорю с вашим викарием. Он даст вам знать.
– Спасибо.
– Тогда договорились.
– Суперинтендант, – дрожащими губами произнесла Прунелла, – простите. Я думала, что уже справилась с собой, что я уже в порядке. – Она вытерла глаза кулачками, потом достала из кармана платок. Мистер Фокс встал, отошел к дальнему окну и начал рассматривать открывавшийся из него вид.
– Не пугайтесь, – сказал Аллейн, – таков механизм запоздалого шока. Наваливается на вас, когда вы меньше всего этого ждете.
– Ужасно, – пробормотала Прунелла, уткнувшись в носовой платок. – Спрашивайте то, что вы хотели узнать.
– Это может подождать.
– Нет! – ответила Прунелла и топнула ногой, как рассерженный ребенок. – Сейчас.
– Хорошо. Но сначала я хочу сказать то, о чем мы всегда предупреждаем: не делайте поспешных выводов и не вкладывайте зловещих интерпретаций в рутинные вопросы. Вы должны понимать, что в подобных делах любой, кто видел что-нибудь касающееся вашей матери или имел с ней контакт, сколь угодно незначительный, за тот период времени, что она провела в «Ренклоде», особенно в последний день, должен быть проверен и вычеркнут из списка подозреваемых.
– Все, кроме меня.
– Мы, наверное, выглядим глупо, но не можем исключить никого.
Прунелла хлюпнула носом.
– Ладно, давайте.
– Много ли вам известно о первом муже вашей матери?
Прунелла изумленно уставилась на него.
– Известно? Мне? Только то, что и другим. Вы имеете в виду то, как он погиб, и о «Черном Александре»?
– Да. Мы слышали о марке. И о его неоконченном письме вашей матери.
– Ну, тогда мне нечего к этому добавить.
– Вы не знаете, сохранила ли она это письмо? И другие его письма?
– Если бы я знала, я бы не… – начала Прунелла, но быстро взяла себя в руки. – Простите. Да, сохранила. Я нашла их в глубине одного из ящиков ее туалетного столика. Это переделанный придиванный столик, и в нем есть не очень секретный ящик.
– И они еще у вас?
Подумав секунду-другую, она кивнула и сказала:
– Я прочла их. Это потрясающие любовные письма. Они не могут иметь никакого отношения ко всему этому. Никакого.
– Я видел групповую фотографию, на которой он запечатлен вместе с сослуживцами.
– Миссис Джим мне говорила.
– Он был очень красив, не правда ли?
– Да. Его называли Красавчик Картер. В это трудно поверить, когда смотришь на Клода, правда? Ему был всего двадцать один год, когда умерла его первая жена, произведя на свет Клода. Я всегда думала о том, какая это была для него страшная утрата. Лучше бы все обернулось по-другому, хотя в этом случае меня бы просто не было. Или была бы? Как все запутанно.
