– Я не понимаю.
– Сестра Джексон, вы не думаете, что лучше вам самой рассказать мне о вашем визите в комнату номер двадцать?
Она хотела что-то вымолвить, но у нее пропал голос, хотя губы и двигались. Она приложила к ним палец, потом посмотрела на оставшееся на перчатке пятно помады.
– Ну же, – поторопил ее Аллейн.
– Вы не понимаете.
– Так постарайтесь меня просветить.
– Я не могу.
– Тогда зачем вы хотели со мной встретиться? Наверняка затем, чтобы предвосхитить то, что он может нам рассказать. Чтобы опередить его.
– Я не сделала ничего плохого. Я дипломированная медсестра.
– Разумеется. Итак, когда вы туда пришли?
Она сосредоточила взгляд на паре за дальним столиком, выпрямилась и выдала свой «отчет» серией бессвязных фраз, смысл которых сводился к следующему.
Это случилось около девяти часов вечера в день смерти миссис Фостер (вместо слова «смерть» сестра Джексон употребила «уход»). Она шла по коридору, направляясь к себе, и услышала громкий звук телевизора, доносившийся из двадцатой комнаты. Играла поп-песня. Она знала, что миссис Фостер не любила подобную музыку, и подумала, что та, должно быть, заснула, а шум может мешать постояльцам из других номеров. Поэтому она постучала, а потом вошла.
Здесь сестра Джексон сделала паузу. По движению ее губ и шеи можно было догадаться, что она сглотнула, а когда заговорила вновь, голос зазвучал выше, но ничуть не громче, чем прежде.
– Пациентка, я имею в виду миссис Фостер, лежала в кровати, как я и предполагала, то есть спала. Я подошла, посмотрела на нее, убедилась, что она действительно спит, и вышла. Я ушла. Я провела в комнате не больше трех минут. Вот и все. Все, что я могу вам рассказать.
– Как она лежала?
– На боку, лицом к стене.
– Когда доктор Шрамм нашел ее, она лежала на спине.
– Я знаю. И это лишнее доказательство. Разве не так? Разве не так?!
– Вы выключили телевизор?
– Нет. Да! Я не помню. Наверное. Не знаю.
– Телевизор продолжал работать, когда доктор Шрамм нашел ее.
– Ну, значит, я его не выключила. Я его не выключила.
– А почему, интересно?
– Меня бесполезно спрашивать об этом. Вскоре я испытала шок. Не помню подробностей.
Она стукнула рукой по столу, перчатка треснула у нее по шву. Влюбленные отпрянули друг от друга, один из игроков бросил взгляд через плечо.
– Может, продолжим разговор где-нибудь в другом месте? – предложил Аллейн.
– Нет. Простите.
С жалким подобием кокетства сестра Джексон склонилась над столом и постаралась изобразить улыбку.
– Со мной все в порядке, – сказала она.
Подошел официант и вопросительно посмотрел на их пустые бокалы.
– Хотите еще? – спросил у нее Аллейн.
– Нет, наверное. Ну, разве что немного.
Официант быстро принес заказ.
– Хорошо. А теперь скажите: как выглядела комната? Что было на прикроватном столике? Вы заметили флакон с барбитуратами?
– Не заметила, я уже говорила. Я только увидела, что она спит, и ушла.
– В ванной горел свет?
Этот вопрос, судя по всему, ужаснул ее.
– Вы хотите сказать… Что он был там? Кто бы он ни был. Прятался? Наблюдал? Нет, дверь была закрыта, то есть… я думаю, что она была закрыта.
– Вы видели кого-нибудь в коридоре? До или после того как вошли в комнату?
– Нет.
– Уверены?
– Да.
– Там есть чулан, знаете? Где хранятся швабры и пылесос.
Она кивнула. Влюбленная пара поднялась, собираясь уходить. Мужчина подал девушке пальто. Оба посмотрели на Аллейна и сестру Джексон. Та пошарила в сумке и вынула пачку сигарет.
– Простите, я бросил курить и не держу при себе сигарет. Но могу по крайней мере дать вам прикурить, – сказал Аллейн и протянул ей зажигалку. Она неловко прикурила. Дверь закрылась за влюбленной парой. Игроки закончили партию и шумно решили перейти в бар. Когда они ушли, Аллейн сказал:
– Вы ведь отдаете себе отчет – ну, разумеется, отдаете – в том, что автор этой угрозы должен был вас видеть?
Она уставилась на него и сказала, стараясь изобразить ироническую, как ему показалось, усмешку:
– Естественно.
– Да, это очевидно, не так ли? И вы помните, что я вам показывал цветок, который мы с инспектором Фоксом нашли в чулане?
– Конечно.
– И что такие же лилии лежали в умывальнике ванной комнаты миссис Фостер?
– Естественно. То есть… я видела их потом. Когда мы пользовались желудочным зондом. Мы прочищали его под краном в ванне. Так было быстрее, чем потом выгребать все из умывальника.
– Из этого безоговорочно следует, что человек, обронивший цветки в чулане, это тот же человек, который положил лилии в умывальник. Следует ли из этого также то, что именно он и вас шантажирует?
– Я… да. Может быть.
– А как вы думаете, следует ли из этого, что шантажист и есть убийца миссис Фостер?
– Но вы же не знаете. Вы не знаете наверняка, что она была… ну это самое.
– Полагаю, что знаем.
Ей бы – роскошная плоть, никаких мыслей, счастливая, как дитя, – резвиться подобно «рубенсовской женщине» в какой-нибудь идиллической декорации вместо того, чтобы дрожать, как желе, здесь, в пабе.
– Сестра Джексон, – сказал он, – почему вы не сказали ни коронеру, ни полиции, ни вообще кому бы то ни было, что в тот вечер заходили в двадцатый номер около девяти часов и видели миссис Фостер спящей в своей постели?
Она несколько раз открыла и закрыла рот, словно рыба, выброшенная из воды.
– А меня никто не спрашивал, – ответила она наконец. – С какой стати я должна была это говорить?
– Вы уверены, что миссис Фостер спала?
И снова ее губы зашевелились беззвучно, прежде чем она произнесла:
– Конечно, уверена.
– Она не спала, не так ли? Она была мертва.
Распашная дверь открылась, и в паб вошел Бейзил Шрамм.
– Я так и думал, что найду вас здесь, – сказал он. – Добрый вечер.
Глава 8
Кладбище (II)
– Вы позволите присоединиться к вам? – спросил доктор Шрамм. Складки, пролегавшие у него от ноздрей к уголкам рта, стали еще глубже. Ухмылка получилась почти мефистофельская.
– Прошу вас, – сказал Аллейн и, повернувшись к медсестре, добавил: – Если сестра Джексон не возражает.
