– Наташа и Тиффани не виноваты, – говорит Доня. – Правда. Они всегда говорили, что он невиновен.
– Мы даже не знали, что он погиб, нам только после рождественских каникул рассказали, – говорит Дэни. – И у нас так никто и не спросил, что там вообще произошло на самом деле.
– Но…
– Мы думаем, что кто-то пытается замять убийство Бьянки, – говорит Таш. – А возможно, заодно и убийство доктора Моргана.
– Зачем вам это? – спрашивает мистер Хендрикс.
– Вы учили нас все подвергать сомнению, сэр, – говорит Дэни. – Вот мы и подвергаем.
В поезде и по дороге от станции сюда Таш подготовила остальных – рассказала о своих подозрениях относительно директора. Об уликах. О том, что написал Калеб. И кто все это замазал? У кого вообще в наше время есть замазка? А теперь Рейчел с каждым днем все больше и больше худеет и все чаще ходит домой к директору – точь-в-точь как было с Бьянкой. Таш уже не раз ее там видела. В окне под крышей. Но что они могут с этим поделать? Если что-нибудь скажут, их почти наверняка отчислят. Но как же можно ничего не говорить? Когда Таш рассказала девочкам про черный бриллиант, Тиффани ахнула и несколько раз произнесла: “Mais non
[44]» – оказалось, что Бьянка и ей тоже рассказывала про черный бриллиант. О том, как он ей нужен.
– Она говорила, что le diamant noir
[45] правда существует, – сказала Тиффани. – И что если взять его в руки, то очистишься. Она говорила, что учится, как его добыть.
– Что? Как это – учится? – спросила Таш.
– У доктора Муна. Он читает ей про это из книги.
– О господи. И ведь теперь Рейчел…
Таш не рассказала остальным, что хакнула директорский компьютер. В высшем обществе так не делают. Это вульгарно. Да и потом, ничего суперинтересного на его жестком диске все равно не было. Разве что старая деловая переписка с доктором Морганом. Письма от Амариллис Арчер с подтверждением, что дело против школы закрыто. Отфутболивание газетчиков. Официальная версия для внешнего мира: в обоих случаях – самоубийство; Бьянка – на почве анорексии, а доктор Морган – из-за общего состояния депрессии, то ли связанного, то ли не связанного с его страстью к юным девочкам. Историю про доктора Моргана и девочек во внешнем мире удалось замять, а по школе, конечно, поползли толки. Нет, ну ведь странно? Последний молодой преподаватель-мужчина в нелегкие для школы времена увольняется. А директор с его пристрастием к стройным девочкам, которые вечерами приходят одни к нему домой, чтобы он почитал им мрачные стихи и дал советы относительно внешности, остается.
– Вы должны нам помочь, – говорит Таш мистеру Хендриксу.
Но он в ответ только смеется. Смеется и опрокидывает целый стакан водки, а потом запирается в ванной и сидит там, пока они не уходят.
В поезде по дороге обратно Наташа обращает внимание на солнечные панели, которыми утыканы поля. На одном поле, правда, попадается штук десять овец, одна из которых выглядит мертвой, но дальше – опять солнечные панели. Если бы тебя занесло в этот пейзаж и тебе бы понадобилось тут как-то продержаться, что бы ты стал есть, доев последнюю овцу? Ведь люди не едят ни траву, ни солнечные панели. Такое впечатление, будто мир готовится к длительному периоду анорексии, а заселять его в скором времени станут лишь большеглазые школьницы с чересчур высоко подвернутыми юбками. Разве семь миллиардов людей смогут прожить на одном электричестве? На нем можно круглые сутки готовить еду, но готовить-то нечего.
– Думаешь, мистер Хендрикс прав? – спрашивает Доня.
– По поводу чего?
– Не знаю. Ну, все эти его экзистенциализмы и антикапитализмы…
– Non, – отвечает Тиффани. – Он пррросто блядски трррус. Он не экзистенциалист.
– Я даже не знаю, что это такое – экзистенциализм, – говорит Дэни.
– C’est Sartre, – объясняет Тиффани. – Et De Beauvoir. Avec les “Gauloises” á la Rive Gauche. Et Camus, et…
[46]
Она продолжает бубнить себе под нос по-французски, и тут к ним приближается контролер.
– Так, девочки, – говорит он. – Вы в курсе, что сидите в вагоне первого класса?
Они смотрят на него, не понимая.
– Эм-м, да, – говорит Таш.
– Можно взглянуть на ваши билеты? Если они не первого класса, вам придется перейти в другой вагон и надеяться на мою доброту.
– В Стивенидже касса была закрыта, – говорит Таш и протягивает ему свой черный “Амекс”.
Тиффани хихикает.
– Как думаешь, у него есть палка-макалка? – спрашивает она.
Контролер пропускает ее слова мимо ушей.
– Четыре билета первого класса из Стивениджа до…
– До Хитчина. Спасибо.
– Знаете, эти места ничем не отличаются от других, – говорит он.
– Эм-м…
– Девчонки, да ладно вам, – говорит он. – Почему бы вам просто не перейти в вагон стандартного класса к остальным пассажирам? Вам все равно вот-вот выходить.
– Мы хотим остаться здесь, – говорит Тиффани. – У вас есть вагон-ресторан? – Она делает паузу. – С палками-макалками?
– Девочки, ну послушайте, – говорит он. – Это совершенно необязательно. Не глупите. – Он смотрит на Наташину черную карточку “Американ экспресс”. – Она хоть настоящая? Я не уверен, что такими можно пользоваться на территории этой страны.
– Настоящая, – говорит Таш.
– И не ворованная?
– Месье Палка-Макалка, – обращается к нему Тиффани, – вы что, тайный экзистенциалист?
Он вздыхает.
– Ладно, хватит. Надоели. Хорошо, что вы выходите на следующей станции, а то я бы вас высадил.
Мадам Венсан вызвалась ждать у школьных ворот, хотя в этом, в общем-то, не было необходимости. В том смысле, что куда беглянкам деваться-то? Вечно скитаться они не могут, а когда вернутся… Ну, когда они возвращаются, их в ту же секунду отстраняют от учебы. Посылают в спальни собирать вещи и запрещают разговаривать друг с другом и с остальными девочками. Им сообщают, что директор слишком сердит, чтобы принять их у себя.
Когда они поднимаются по главной лестнице, там их поджидает Бекки с плохими волосами.
– Вот спасибо, – шипит она, когда они проходят мимо. – Вы понимаете, что весь класс подставили? Из-за вас отменили финальную дискотеку!
