Фигура подняла ближайшую к ним руку и отогнула примерно два пальца и большой.
– Может воспользоваться любым огнестрельным оружием, – продолжала Тлен. – Имеет собственную систему лазерного наведения. Практически не промахивается.
– И кто-то сможет сфабить его в две тысячи семнадцатом?
– Уже готово. Когда мы их нашли, они сами почти сделали такого же. Мы добавили спецификации, которые они не сумели добыть, плюс немного наших собственных. – Тлен передала ему контроллер, усыпанный ровными рядами крохотных черных дырочек. – Надень, пожалуйста.
27
Маменькина дочка
Верити лежала в темноте на порнодиване, во вкладыше от спальника, и слушала, как в спальне храпит Джо-Эдди.
Тульпагениксовские очки заряжались рядом на сиденье деревянного столовского стула. Джо-Эдди приметил его в мусорном контейнере на Четырнадцатой и утверждал, что это один из немногих уникальных образцов, избежавших покраски в лиловый цвет.
– Не спится? – спросила Юнис – едва различимый голосок из наушника. Он тоже стоял на зарядке, но рядом с головой Верити, на белом кожзаме.
– Как ты узнала, что я не сплю? – Верити придвинула ухо ближе.
Света в комнате не было, только дефисы индикаторов на разной электронике. Плотные черные шторы скрывали ночную иллюминацию Валенсия-стрит.
– У шурупов есть ночное видение. У тебя открыты глаза. Джо-Эдди спать не дает?
– Все не могу отделаться от мысли, что в «Тульпагениксе» вместо наших разговоров слышат какую-то твою выдумку. Что там слышат прямо сейчас?
– Ты жалуешься мне, как тут бывает жарко.
– Ты все это сочиняешь? Для них?
– Часть меня, видимо, сочиняет. «Жучки» не слышат меня, когда я у тебя в ухе, а сейчас я говорю тихо, не уловят. Но есть субсекундная задержка, которую, думаю, рано или поздно заметят.
– Как-то все очень сложно.
– Осуществимо, при должном бюджете. А Джо-Эдди здесь быстрее заново акклиматизируется.
– Зачем ты его вернула?
– Не я. Мой филиал. Джо-Эдди – спец по информационной безопасности. И он входит в круг твоих доверенных друзей, а значит, и моих. Хотя, конечно, я тщательно проверила и убедилась, что он мне подходит.
– Почему я?
– А кто? Гэвин? До тебя больше никого не было.
– Но ведь, значит, кроме Гэвина, ты общалась только с одним человеком.
– Будь у меня плечи, – сказала Юнис, – я бы ими пожала.
Храп прекратился. Джо-Эдди кашлянул, прочистил горло. Было слышно, как он в темноте идет в туалет. Звук закрываемой двери, долгое журчание, приглушенное дверью, шум спускаемой воды. Шлепанье босых ног по скрипучему полу – Джо-Эдди вернулся на черные простыни.
– Закрыл дверь, прежде чем отлить, – заметила Юнис. – За это одно его можно было бы с ходу нанять. Причина поважнее – он в хороших отношениях с людьми, способными помочь с нужной мне сетью.
– Какой?
– Такой, чтобы работала вне зависимости от того, есть я или нет.
Последние слова Верити не понравились.
– Что это значит?
– Объясню, когда все сложится, – ответила Юнис. – А пока не хочешь ли позвонить маме?
– Она тут ни при чем. И она в Мичигане. Наверняка спит.
– Минуту назад она приколола на одну свою пинтерестовскую доску букет, на другую – щеночков. Так что точно не спит.
– Прекрати это делать.
– Ты звонишь ей в среднем раз в неделю-полторы. Сегодня двенадцатый день без звонка.
– Думаешь, что можешь заставить меня позвонить матери?
– Могу посоветовать.
– С моего телефона?
– С их было нарушением соглашения о неразглашении. Хотя твой они тоже прослушивают.
– Но тогда они узнают ее номер.
– Уже знают. Зато этот звонок я смогу монтировать, поскольку он пойдет не через их систему. Так что для них ты будешь говорить как маменькина дочка, ути-пути, сюси-муси. Если скажешь заодно, что довольна работой, будет вообще супер.
Верити нашарила телефон, разблокировала его.
– Только бы не разбудить.
Открыла «контакты», нажала на значок под именем матери.
– Сейчас пять утра, дорогая, – ответила та после второго гудка.
– Я тебя разбудила?
– Нет. Я занималась «Пинтерестом». А Дейзи снаружи, занята своими делишками.
Дейзи была их лабрадудель.
– Как ты там?
– Ты по молодости такого не помнишь, – сказала мама, – но до моих тридцати с небольшим мы правда все время ждали ядерной войны. Потом это стало казаться нереальным. Теперь ясно, что нереальным было чувство, будто все в целом наладилось.
– Но ведь этого не случилось. Войны.
– Случились десятилетия страха, – ответила мама.
– Как Лайл?
Отчим.
– Ему имплантировали в простату радиоактивные «семена». Звучит как что-то, что будет расти, но на самом деле наоборот. Правда, ночью все равно часто бегает.
– Ты из-за него не спишь?
– Обычно у меня получается заснуть снова. Как ты?
– У меня новая работа.
– Нравится?
– Вроде все нормально.
– Чем занимаешься?
– Чем всегда.
– Стетс обручился.
– Знаю, мам, – сказала Верити.
Маму приятно взбудоражило (и, видимо, это можно было понять) все то внимание, которое пресса уделяла ее дочери как девушке миллиардера, сделавшего состояние на инвестициях в ИТ-индустрию. И теперь мама никак не хотела признать, что все позади. Ладно, зато тему отчима миновали вполне благополучно.
– Дейзи там кого-то учуяла. Разбудит Лайла. Мне придется выйти.
– Хорошо, – сказала Верити. – Люблю тебя, мам.
– И я тебя, солнышко. Пока.
Верити лежала в темноте, глядя в никуда. Джо-Эдди еще не захрапел.
– Как она? – спросила Юнис из наушника.
– Ты разве не слушала?
– Ты разговаривала со своей матерью.
– У нее самой все нормально. У отчима рак. Его лечат. И он расист, но мы об этом не упоминали.
– Это не редкость, – сказала Юнис.
– До меня не сразу дошло, что он сам этого не понимает. Вот думаю, может, я тоже расистка и не понимаю?
– Верный способ определить, что ты на правильном пути, – сказала Юнис. – Отчим-то уверен, что не расист.
– Ты его сейчас посмотрела?
