Я думал, что мне хочется разразиться смехом. Кому придет в голову воспринимать весь этот вздор всерьез? HEART? Серьезно? Я будто в сцене из «Офисного пространства». Как может быть, что мы двое сидим в нелепой оранжевой кладовке и говорим о такой смехотворной бредятине? Нет никаких реальных данных, стоящих за этими баллами. Троцкий их просто от балды называет.
Может быть, он полагал, что может задеть мои чувства. Но я только что провел четыре месяца в Голливуде, работая с одними из лучших сценаристов телевидения, и меня пригласили вернуться к работе над вторым сезоном. Через несколько часов мне предложат писать статьи для одного из самых известных техноблогов в мире. Троцкий мог выдать мне негативную отметку размером в дохреллион, и мне было бы все равно.
– Ну, – помедлил я, – все вполне честно.
Мне очень хотелось встать и уйти, но баллы – это было только начало. У Троцкого была припасена еще пара тузов в рукаве. Я чувствовал себя так, как будто меня задержала полиция и подвергла допросу без предоставления представительства защиты моих правовых интересов. Разве я лишен права на один телефонный звонок? Или чего-то в таком же духе?
Своим самым что ни на есть официальным тоном, тем, которым он говорит что-то по-настоящему мерзкое, когда хочет, чтобы я знал, насколько ему жаль, что приходится это делать, Троцкий сообщил, что есть еще одна часть аттестации. Для анализа каждого человека от него потребовали собрать отзывы от коллег о конкретном сотруднике.
Вот дерьмо. Начинается. Я ждал, что он откроет свой ноутбук и зачитает несколько цитат обо мне, которые пройдут через грудную клетку и угодят прямо в сердце. Возможно, это на самом деле будут отзывы коллег, а может быть, он сам их и выдумал. В любом случае, это будет отстой. Я собрался с духом.
– Я попросил двух людей, – начал он. – Попросил двух сотрудников, работающих с тобой, сказать о тебе пару слов. Я послал им имейл, но они промолчали. Я написал им еще раз, просил их несколько раз, но они так и не ответили.
– Вау, – протянул я. – Может, они просто забыли это сделать, как думаешь?
Он поморщился и помотал головой:
– Не думаю.
Он ждал. Я ждал. Я не знал, что сказать.
– Получается, у меня нет отзывов о тебе. Как ты думаешь, что это говорит о тебе?
Звучит так, будто это риторический вопрос, но по его лицу видно, что он ждет, что я что-нибудь скажу.
– Что ж, – предположил я, – полагаю, это не хорошо, так? – Я немного ссутулился в своем кресле. Дал информации осесть. – Я имею в виду, что если люди ничего не говорят – это почти настолько же плохо, как если бы они говорили что-то плохое, верно? То есть, предположительно, самое плохое из того, что может случиться с тобой на работе – это когда тебя отвергают или игнорируют коллеги. Так что, я полагаю, это означает, что я действительно не нравлюсь здешним обитателям и они не хотят меня здесь видеть. То есть ни один человек не сказал обо мне ничего хорошего? Правда?
Последняя фраза была моей последней попыткой обнаружить хотя бы немного симпатии в свой адрес – возможность для него сказать: о, все не так плохо, и он уверен, что некоторым людям я нравлюсь.
Вместо этого он кивнул, соглашаясь.
– Хмм, – протянул он с сочувствующей гримасой на лице, как бы говоря, что знает, как это должно ранить, и ему действительно очень жаль, что он должен быть тем, кому приходится мне об этом говорить.
– Кого ты спрашивал? – поинтересовался я. – Кто эти двое?
– Я не могу сказать, – куражился Троцкий. – Опрос гарантирует конфиденциальность. – Затем, после паузы, он продолжил: – Ну, одним из этих людей была Трейси.
Трейси – вице-президент бренда и шумихи, дама, для которой Клавитарный Медведь играл на вечеринке в честь ее дня рождения. Это миниатюрная женщина тридцати лет с черными как смоль волосами. Ее рабочее место в трех столах от меня, и она действительно мне нравилась. Я считал ее своим другом. Я не мог поверить, что она отказалась дать обо мне комментарий для аттестации.
Почему-то это известие добило меня. Я могу свыкнуться с низкими баллами. Но вот эта информация действительно задела меня за живое. До того момента я втихаря смеялся над этой чепухой. Я был способен не принимать ее близко к сердцу. Но теперь больше не мог. Как бы сильно ни хотел, не мог сделать так, чтобы это меня не задевало.
Я расстроен частично из-за того, что́ Троцкий говорит мне, но больше от того, что вообще оказался тут. О чем я думал, когда соглашался на эту работу? Почему потратил на нее столько времени? Как я оказался запертым в этой комнате с татуированным садистом, разыгрывая психолога, ставящего эксперимент на самом себе?
Как последний идиот, я начал ему отвечать. Я что-то бормотал. Говорил все начистоту. Рассказал Троцкому, как это все меня разочаровывает, что ничего подобного со мной в жизни не приключалось, а под «подобным» я подразумевал все это, весь этот хренов год в HubSpot. Двадцать пять лет моя карьера шла в гору. Каждый раз мне подворачивалась работа лучше предыдущей. Я получал повышения и прибавки. И был счастлив! Я обожал свою работу. Я завел хороших друзей – друзей на всю жизнь, людей, с которыми постоянно поддерживаю связь.
– Может быть, я не создан для работы в маркетинге, – оправдывался я. – Это ничего. Но я никогда не работал в таком месте, где не завел бы друзей. Я никогда не был в таком месте, где все настолько ясно дают тебе понять, что ты им не нравишься и что они не хотят тебя тут видеть. На какой-то работе тебе нравится меньше, на какой-то – больше, но я никогда не чувствовал себя одиноким, как чувствую себя здесь.
Я прожил всю жизнь, думая, что в принципе я приятный человек, который может завести новых друзей и влиться в компанию. Но здесь я столкнулся с миром, где меня откровенно не желают видеть. Частично виноват мой характер, частично – возраст. По всей видимости, я пересек какую-то незримую линию и теперь живу в Стране Стариков. Вот что меня здесь коробит. Вот с чем заставила меня столкнуться эта работа: я стар. Несколько месяцев назад мне исполнилось пятьдесят четыре. Сто лет назад это была средняя продолжительность жизни в США. В этом возрасте меня бы несли на кладбище.
Но я здесь. И что на самом деле удручает, так это то, что это полностью моя вина. Если бы я мог управлять своей жизнью лучше, я бы сейчас уже ушел на пенсию. Я бы стал врачом, в чем и состоял мой изначальный план, которого мои родители хотели, чтобы я придерживался. Большинство моих друзей по колледжу стали врачами. Сейчас они все на пенсии или на частичной занятости. Они движутся поступательно. Заработав свои деньги, они обеспечили себе жизнь. В то же самое время я работаю как проклятый, и мне все еще необходима зарплата. В моем возрасте нельзя мириться с тем, что тебя унижает какой-то клоун типа Троцкого. И тем не менее я здесь.
– Все это очень удручает, – сказал я.
Троцкий улыбался. Я дал ему возможность ответить. Он говорил, что хочет рассказать кое-что, вспомнив о том моем комментарии про друзей на работе.
