– Когда я дал согласие здесь работать, – продолжил он, – я знал, что буду работать с тобой. Поэтому я связался с одним человеком, который тебя знает, с которым ты работал. Я спросил его о том, какой ты. Знаешь, что он мне ответил? Он сказал: «Умный парень, но едкий».
Он глазел на меня в ожидании ответа.
– Все знают, что я едкий, – пожал я плечами. – Это моя фишка.
– Думаю, я неясно выразился, – исправился Троцкий. – Ты сказал, что всегда на предыдущих работах заводил друзей, но, может быть, на самом деле это было не так. Вот что я имел в виду.
– Я всегда уходил без осадка в душе. У меня остались связи в Fоrbes, люди, которых я знаю уже пятнадцать лет, и мы все еще хорошие друзья. То же самое и с Newsweek.
– Что ж, – продолжал гнуть свою линию Троцкий, – Нет сомнений в том, что тебе они нравились. Но я полагаю, что твое восприятие возникавших ситуаций отличалось от восприятия других, окружающих тебя людей.
– Что ты хочешь этим сказать? Что и тем людям я тоже не по нраву? Что я на протяжении долгих лет считал этих людей своими друзьями, когда на самом деле они тайно меня ненавидели?
Он сделал странное движение, как будто пожав плечами, и улыбнулся, словно говоря: полагаю – это так.
– С кем ты говорил? Кто сказал тебе, что я едкий?
– Я не могу тебе этого сказать.
– Ладно. Хорошо. Но знаешь, рассказать эту историю было настоящим скотством с твоей стороны. Потому что теперь я буду постоянно думать о том, кто это был. Кто такое мог тебе сказать? Кто этот человек, которого я воспринимаю как друга и который на самом деле поливает меня говном за моей спиной? Понимаешь, о чем я? Это не будет давать мне покоя.
– Я знаю, – ответил Троцкий, радостно щерясь. – Считай это моим подарком тебе.
Я вышел в коридор, двигаясь, как зомби. Мы разговаривали на четвертом этаже, с видом на атриум. Внизу, на первом этаже, двадцать с лишним хабспоттеров сидели за столами, пили кофе и назначали встречи. Внезапно послышался взрыв хохота – три человека покатывались со смеху. Их голоса поднимались по атриуму и эхом отражались от потолочных окон.
Я стоял, пошатываясь. Сердце учащенно билось. Лицо, я уверен, стало пунцовым. То, что мне только что рассказал Троцкий о людях, которые меня не любят, – есть в этом хоть частичка правды, или он сам все выдумал? Неужели на самом деле в Forbes или Newsweek работает какой-то мой бывший коллега, который бегает туда-сюда и рассказывает всем, что я придурок? Трейси на самом деле отказалась давать комментарий для моей аттестации? Я не имею ни малейшего понятия, как это все воспринимать.
Я позвонил своей подруге из Нью-Йорка и рассказал ей, чтó только что случилось, как HubSpot дает людям оценки по HEART и что у меня с этим проблемы.
– Ты серьезно? Вот умора! – рассмеялась она.
– Ну, – ответил я, – и да, и нет.
Я начал ей рассказывать об остальном, о том, как никто не нашел для меня теплого слова при оценке моей работы, и что, предположительно, все мои бывшие коллеги меня тоже терпеть не могут, а тут еще открылась дверь из северного крыла здания, и оттуда вышла моя душевная подруга Трейси, бодрый вице-президент бренда и шумихи, шагая по вестибюлю с широченной улыбкой на лице.
– Эй, привет! – крикнула она и помахала мне рукой, как будто она супер-пупер как рада меня видеть.
– Привет! – ответил я, изобразив улыбку.
Может, она думала, что я не знаю, как она вонзила мне нож в спину, отказавшись от комментария для моей аттестации. Или, может быть, она знала. Знала, что Троцкий собирается мне об этом рассказать, и нарочно вышла сюда, потому что хотела увидеть мое лицо после того, как я обо всем узнаю. Может ли она и вправду не любить меня так сильно? Она вообще может быть мерзкой, да еще и настолько?
Внизу, в атриуме, детишки все еще смеялись и шумели. У них собрание! Насчет маркетинга! Это место такое крутое! Это лучшее время в их жизни.
Я побежал к своему рабочему столу и схватил куртку. Запихнул свой ноутбук в рюкзак. Руки у меня тряслись. В вестибюле я пялился на дверь лифта, ожидая, когда она откроется. Наконец это произошло, и я поехал вниз, на первый этаж, прошел мимо охранника, лениво помахавшего мне и пожелавшего «доброго вечера».
Наконец я оказался на улице и, пытаясь спрятаться в своем пальто от ноябрьского ветра, заспешил к машине. Уже был вечер. Солнце неуверенно пронизывало тьму, покидая небо. Добравшись до дома, я сразу же позвонил шеф-редактору Gawker и дал согласие на работу.
25. Выпускной
На следующее утро я остановился у стола Троцкого и сообщил ему, что нам надо поговорить наедине. Мы нашли свободную кладовку для переговоров. По иронии судьбы, это было то самое помещение, которое мы использовали для наших посиделок раз в две недели, где чесали языками, обсуждая идиотов, с которыми работали.
Я объявил Троцкому, что мне предложили новую работу, и я согласился. Сегодня четверг, 20 ноября. Я не смогу приступить к ней до января, но предупреждаю его за шесть недель. На следующей неделе – День благодарения, а затем останутся три недели до перерыва на рождественские праздники.
Я бы хотел остаться в HubSpot до конца декабря. Этого времени хватит, чтобы создать и продвинуть новый подкаст, а также чтобы передать бразды правления им.
Троцкий выглядел удивленным.
– Почему ты уходишь? – спросил он.
– Ты действительно удивлен?
– Я думал, все шло хорошо, – он изображал непонимание.
– Ну, вчерашняя аттестация прошла не очень удачно. Я получил плохие отметки.
– Я не сказал бы, что твои оценки плохие, – возразил он и, кажется, на самом деле искренне в это верил.
Он спросил меня, не хочу ли я изменить свое решение. Я ответил ему, что, вдобавок к работе в Valleywag, мой агент в Лос-Анджелесе сообщил, что мне нужно будет вернуться к работе над «Кремниевой долиной», если сериал продлят. Так что я в любом случае уйду из HubSpot, и в Valleywag я проработаю только четыре или пять месяцев до возвращения в Лос-Анджелес.
Троцкий предложил остаться в HubSpot, совместив ее с Valleywag. Работа над подкастом будет нетрудной. Она не отнимет у меня много времени. Я смогу сохранить свою зарплату, не напрягаясь. Он вернулся к роли моего приятеля. Троцкий заявил, что вся идея моего руководства подкастом состояла в том, чтобы дать мне легкую, простую работу с целью помочь мне.
Это был новый уровень безумия. Троцкий провел истекшие три месяца, превращая мою жизнь в сущий ад, дал мне пережить худшие моменты в моей жизни. Теперь же он ведет себя как ни в чем не бывало. Он и впрямь думает, что мы друзья?
Я поблагодарил его за предложение и сообщил, что мое решение бесповоротно.
– Понятно, – коротко ответил он.
Он пожелал мне всего самого лучшего. Мы долго жали друг другу руки. Я вернулся к своему столу, собрал вещи и поехал домой. Там я написал письмо в HR, где сообщил, что только что поговорил с Троцким и предупредил его о своем увольнении с 31 декабря 2014 года. Девушка из HR, ответившая мне, переслала это сообщение кому-то другому из своего отдела, кто «проведет со мной интервью по выяснению причин ухода.
