Множество предпринимателей попросту неопытны как инвесторы. Некоторые получают финансирование, еще даже не зная, какой продукт они будут выпускать или какие услуги оказывать. Многие до этого ни разу не управляли компаниями. Некоторые раньше вообще нигде не работали. Вдобавок ко всему множество этих новых основателей стартапов попросту неприятные люди. Старая индустрия технологий управлялась инженерами и магистрами бизнеса; новая индустрия наводнена молодыми, аморальными жуликами, ребятами (девушки в этой категории практически не встречаются), посмотревшими «Социальную сеть» и увидевшими тамошнее изображение Марка Цукерберга: лгущего, крадущего, бьющего в спину подонка – и ушедших из кинотеатра с желанием быть точно таким же, как тот парень.
Многие только что окончили колледж или даже не подумали о том, чтобы его закончить. Их компании выглядят, как студенческие братства. И атмосфера там соответствующая. Однажды в Twitter состоялась настоящая вечеринка на тему студенческих братств. В 2012 году в лексикон Кремниевой долины вошло новое слово: брограммист, которым награждают своего рода мачо-болвана, который сосет пиво из бир-бонга
[9] и домогается женщин. Вскоре пошли скандалы и судебные разбирательства, уголовные дела с историями о подлых учредителях, сексуально домогавшихся до сотрудников женского пола или, в одном особо тяжелом случае, предположительно, избивавших своих девушек. Эти люди теперь управляют технологическими компаниями, и им доверены крупные суммы денег других людей. Приятно думать, что, когда все покатится по наклонной, венчурные капиталисты на Сэнд-Хилл-роуд в Менло-Парке окажутся единственными людьми, которые пострадают. Но, увы, значительное количество денег, которыми потчуют этих детишек, пришло из пенсионных фондов. Грядущая трагедия не ограничится только Сэнд-Хилл-роуд.
Гуляя по улицам Сан-Франциско, я четко понимал, что все это добром не кончится, что комбинация из веры в чудеса, легких денег, жадных инвесторов и аморальных учредителей – готовый рецепт катастрофы. Моя первая реакция – это то самое ощущение праведного гнева, какое я испытывал в конце 1990-х. (Журналистам очень хорошо удается праведно гневаться. Это умение приходит к нам естественным образом.) Но на этот раз я чувствовал и кое-что еще – может быть, потому, что стал старше и прагматичнее, или, может быть, оттого, что у меня появились дети, о которых нужно заботиться, или же я все еще испытывал шок от потери работы в Newsweek и страх того, что в медиабизнесе у меня нет будущего. Возможно, я всем сердцем возненавидел своего руководителя в ReadWrite: каждый день я плелся в офис и строчил посты в блоге только для того, чтобы она позвонила мне из Нью-Йорка и сказала, что на сайте недостаточно посетителей. Я чувствовал себя как белка в колесе: все бегаю и бегаю и никуда не прибегаю. Я никогда не заработаю много денег, работая здесь, а в то же время вокруг меня детки в зауженных джинсах делают миллионы, десятки миллионов, сотни миллионов долларов – деньги из ничего, как пел Марк Нопфлер в старой песне Dire Straits.
В какой-то момент я подумал, что и мне нужно попробовать себя в этом. Мне стоит найти работу в одном из этих стартапов. Технологические компании и венчурные фирмы нанимают журналистов для работы над блогами, привлекая к себе внимание. У них много денег, и они неустанно набирают сотрудников. Двое из моих друзей-журналистов уже сделали свой выбор. Один работает в Evernote, другой – в Flipboard. Оба они живут в Сан-Франциско. Я постоянно их вижу. Эти ребята не наивны. Они просто хотят сделать деньги на безумии. Здесь все, о чем говорят, – это как сделать деньги. Раунды размещения ценных бумаг, оценки стоимости компаний, условия сделок, проценты собственного капитала компании, кто и что сделал – вот темы наших бесед, когда друзья приглашают меня на ужин в Марин
[10]. Кофейни полны технарями, ссутулившимися над ноутбуками; они бешено вбивают коды или подкидывают идеи инвесторам. Каждое утро, стоя в очереди за своим латте, я наблюдал подобные встречи.
Несомненно, однажды этот пузырь лопнет, но до того горстка людей успеет заработать кучу денег. Достаточно вспомнить, как это было в прошлый раз: Netscape, компания, выпустившая первый браузер, никогда не была успешной по объективным показателям, и все же ее соучредитель Джим Кларк якобы успел положить себе в карман 2 миллиарда долларов; то же самое происходит и сейчас. Zynga и Groupon теряют сотни миллионов долларов, но их основатели стали миллиардерами.
Наконец я испытал нечто вроде прозрения. Это произошло дождливым вечером пятницы в ноябре 2012 года в Anchor & Hope, дорогом ресторане на Минна-стрит, в квартале от Маркет-стрит, в той части Сан-Франциско, где сливается деловой квартал и страна стартапов, место, которое довольно точно можно определить как нулевую отметку для революции.
Я находился на пути в аэропорт. Тем вечером я должен был возвращаться в Бостон, но до этого планировал выпить с другом. Anchor & Hope кишел технарями и банкирами, которые тратили свои недавно заработанные деньги на напа вэлли каберне совиньон по 200 долларов за бутылку и устрицы по 50 долларов за дюжину.
Тад – инвестиционный банкир. Он сидел в дальнем углу бара. В глаза бросались его очки в черной оправе и серый, сшитый на заказ костюм, который стоил, наверное, больше, чем я зарабатывал за неделю. В 1990-х годах он сколотил состояние, управляя первичными публичными размещениями информационно-технологических компаний. Последние десять лет он был не при делах, но теперь вернулся, поскольку перспективы казались настолько грандиозными, что он не смог остаться в стороне.
– Ты представляешь, насколько масштабно все это выглядит? – говорил он. – Все будет просто грандиозно. Этот пузырь будет надуваться намного дольше, чем в прошлый раз.
Представь, что где-то далеко в море зародилось цунами, продолжал он. Сейчас ты его едва видишь, но совсем скоро оно подойдет ближе. Некоторых унесет, но некоторые оседлают волну и разбогатеют.
Я спросил, понимает ли он, что стоимость стартапов слишком высока. Основываясь на традиционных подсчетах, мне кажется, что некоторые из этих компаний слишком дорогие.
– Ты думаешь, что их рыночная стоимость сейчас высока? Подожди год, два или три, считая с этого момента, и взгляни на них еще раз. Мы еще даже близко не подобрались к пиковым показателям. Перед этим в Кремниевую долину переместится состояние величиной в один триллион долларов.
Его банк будет зарабатывать, помогая людям перемещать эти деньги и отрезая от них ломти по мере их передвижения. Тад будет устраивать слияния и поглощения. Он будет консультировать стартапы, которые привлекают средства либо частных инвесторов, либо через IPO.
В очередной раз я поднял тему переоценки стоимости компаний, и страх мой заключался в том, что этому явлению невозможно противостоять и что мы в результате переживем очередной крах.
– На Уолл-стрит ходит старая поговорка, – сообщил мне Тад. – «Когда утки крякают, корми их». Слышал такое? В девяностых инвесторы хотели покупать что угодно со словом dotcom в конце названия. И это именно то, что мы им дали. Наша работа заключается не в том, чтобы отговорить людей от покупки. Наша работа состоит в том, чтобы создавать то, что люди хотят. Наша работа – кормить уток. И сейчас утки хотят есть.
