Глава V
Конец недели пролетает незаметно. Каждое утро мы с Фениксом или Стефано тренируемся. У последнего с Наамой что-то вроде перемирия, но они почти не разговаривают друг с другом. Правда, парень дважды позволил ей сопроводить его в детский дом к матери. Он сделал это лишь потому, что женщина хотела поблагодарить Нааму. Можно подумать, что он похоронил свое отвращение к ангелам, как минимум по отношению к Нааме. Но теперь он врывается в нашу кухню и начинает кричать на нее:
– Как можно быть такой идиоткой и дать малышке одно из своих перьев?
Наама невозмутимо макает печенье в эспрессо.
– У малышки есть имя. Ее зовут Моник, и она больна. Я хотела ее порадовать. А мое перо прекрасно, не так ли?
– Это верно, – признает Стефано, дергая себя за волосы; он выглядит почти смешным в своем отчаянии.
Я вижу, как Лилит еле сдерживает смех.
Стефано гневно упирается руками в стол.
– Но другой ребенок забрал у нее перо и пытался его продать. Если бы его за этим застукали, кто-нибудь из охраны убил бы его на месте.
Наама побледнела.
– Я сказала ей спрятать его.
– Она показала его мне. Сказала, что получила перо от моей девушки. – Стефано осторожно вытаскивает перышко из нагрудного кармана своей рубашки, а последнее слово он сказал с таким ужасом, что Лилит взрывается смехом. Перо выглядит бархатно-мягким и сияет разными оттенками фиолетового. – В следующий раз лучше дари ей шоколадку или печенье, ну, или что-нибудь полезное вроде пары обуви. Это ей нужно больше, чем глупые перья.
Наама лишь кивает. Я не знаю, замечает ли это кто-то еще, но Стефано не отдает перо ей, а убирает его обратно в карман. Он резко поворачивается.
– Я пойду в библиотеку ненадолго. Можно?
Я киваю. Он положил целую кучу книг на стол и каждую минуту проводит в библиотеке.
– Ты нервничаешь перед завтрашним днем? – спрашивает у меня Лилит, когда он уходит.
– Немного, – вру ей я. – Феникс придет чуть позже. Он хочет что-то приготовить для нас. Можете остаться, если хотите. Он думает, что меня это отвлечет.
Я все-таки решила пойти на это. После Фели эти девушки – мои лучшие подруги. Я хочу доверять им и не желаю скрывать от них что-либо. Кроме того, несмотря на усилия, за то время, что я была наедине с собой, я так и не смогла выяснить ни того, кто может быть агнцем, ни того, кто может знать истинные имена ангелов. Я думала, что найду ответы на эти два вопроса в библиотеке, но если там что-то и есть, то оно хорошо спрятано. Я уже начинаю думать, что не могу ничего делать, кроме как ждать.
– Когда они найдут последнюю девушку, – начинаю я, протирая стол, – до церемонии Открытия останется не так много времени.
Наама кивает, а Лилит моет наши чашки.
– Я подслушала разговор Люцифера, Сэма и Форфакса пару недель назад. Он что-то замышляет, и я хочу знать, что. Меня это тоже касается, и если ему нужна помощь для того, чтобы сразиться со своими братьями на церемонии, мы, люди, могли бы ему помочь. Мы встали бы на его сторону.
– Что ты еще выяснила? – спрашивает Наама. – Вот почему ты была в его кабинете.
– Он рассказал тебе об этом? – с ужасом спрашиваю я. Не могу в это поверить!
– Исключая информацию в жанре «18+», – говорит Лилит, и я за секунду становлюсь похожа на помидор, лежащий на столе, тем самым подтверждая ее догадку.
– Он просто пытался отвлечь меня таким образом! – вырывается из меня. – Чтобы я ничего не спрашивала.
– Ну конечно.
Наама смотрит на меня.
– Мы и сами не знаем, что именно он планирует сделать, – говорит девушка. – Я уже спрашивала Балама об этом. Но мы доверяем Люциферу. Это все ради нас, Мун.
Я так просто не могу!
– В Писаниях говорится, что он получит четверть мира, когда наступит Апокалипсис. Тогда он будет править со своей невестой. И это явно Стар. Люцифер так просто отдаст другим ангелам рай? Знают ли они об этой четверти мира? Люц думает, что они позволят ему править этой четвертью мира, если он не претендует на рай? Я, честно сказать, в этом очень сомневаюсь.
Наама кладет ладонь на мою руку.
– У него есть пара козырей. Ты не должна переживать ни за Стар, ни за него. Все будет хорошо.
– И что за козыри? Сколько бойцов у него вообще в распоряжении? Он может снова потерпеть поражение.
– Это исключено, – вмешивается Лилит. Она садится к нам.
– Но Люцифер попытается спасти как можно больше людей.
– Те самые сто сорок четыре тысячи? – спрашиваю я. – Этого недостаточно. А мы не можем остановить Апокалипсис? Все вместе?
– И как тогда будет выглядеть наше будущее? – спрашивает Наама. – Ты хочешь, чтобы архангелы порабощали вас, людей, до конца времен? Такой жизни ты желаешь своим детям и детям их детей? Мы можем жить в пятом небесном дворе, но что будет с вами? С вашей свободой?
– Речь не идет о свободе, когда миллионы людей должны умереть и лишь сто сорок четыре тысячи смогут выжить.
– Это лучше, нежели умрут все, – тихо говорит Лилит.
– Значит, вы просто хотите определить нашу судьбу? – ошеломленно спрашиваю я. Было глупо даже надеяться на то, что мы сможем вместе что-то изменить. По крайней мере, им обеим теперь совестно, и по ним это видно.
– Люцифер, правда, делает все, что в его силах, – говорит Лилит. – Но его власть ограничена. Ты не можешь попытаться понять его? Думаешь, ему все так просто дается? Ты ведь должна хорошо его знать.
– Была ли Стар предопределена ему судьбой как невеста? – Еще секунду я размышляю над тем, чтобы рассказать им о своем происхождении, но тогда они будут знать, что Люцифер не сможет сдержать свое обещание передать рай остальным архангелам, потому что врата рая не откроются. Это единственный козырь, который остался у меня.
– Да, была, – говорит Лилит. – Он везде ее искал. Где мы только не были за последние годы. Она нужна ему, Мун.
Ну, это я давно знаю. Но что насчет агнца? Его они нашли? Я не спрашиваю об этом, потому что не думаю, что мне дадут честный ответ.
– Если бы был другой путь, он бы выбрал его, – с сожалением добавляет Наама.
Я не могла не заметить, что на один мой вопрос они не ответили. А именно, знают ли братья Люцифера о его плане завладеть четвертью мира.
На следующее утро я просыпаюсь совсем рано. Боюсь того, что мне предстоит. Наблюдать за горем девушек и не быть способной хоть что-то с этим поделать еще хуже, чем сражаться самой. Габриэль придумал идеальный способ пытать нас, хотя я и не знаю, для чего. Вероятно, ему просто скучно.
