Одного танцовщика «Королевского балета», который присутствовал на репетициях, тоже поражало их соперничество:
«С первого дня стало очевидно, что Кристофер очень часто работал с Кеннетом и понимал его требования. Рудольф же часто пребывал в полном недоумении. Из-за этого Рудольф отходил на второй план, так как Кристофер всегда опережал его на три шага. Кристофер был обаятелен и всегда очень мил, а вот Рудольф не сдерживался и сыпал обычными ругательствами. Однако, по мере того как продвигались репетиции, в атмосфере появилось нечто очень сексуальное. Рудольф как будто провоцировал Кристофера. Для меня Линн бледнела на их фоне… Оставались лишь два красивых, притягательных мужчины, которые во всем конкурировали: в сдержанности, творческой выразительности, власти друг над другом. Па-де-труа превратилось в па-де-де, причем очень эротическое».
В апреле и мае Рудольф и Марго провели месяц вместе, выступая приглашенными звездами в труппе «Австралийский балет», но, в то время как он радовался тому, что танцует каждый вечер, элемент состязательности сказался на Марго, которая к концу гастролей была без сил. Она заметила, что Рудольф как будто утратил на сцене свою спонтанность, и теперь ему перед каждым спектаклем требовался некий «укол возбуждения»: «Он получал его, когда злился». Очевидцы изумлялись тому, с какой легкостью Марго удавалось подчинять его: «Она, бывало, подходила к нему и говорила: «Хватит». Но, помимо этого, они видели и то, что сама балерина переживает сильный стресс. «Она так беспокоилась за Тито, из-за того, что она находилась вдали от него», – вспоминает Ноэль Пелли. Марго рассчитывала воссоединиться с Тито в Майами к своему дню рождения, но Тито баллотировался в Национальную ассамблею Панамы и не мог прервать кампанию. Подавленная, она утешалась мыслью о том, что они будут вместе в их новом доме в Панаме – тихом, «райском месте» с лужайкой, которая спускается на пляж. Вместо идиллии она, приехав, поняла, что Тито забыл обо всем, кроме исхода выборов. Чувствуя себя чужой посреди политических баталий, она вскоре уехала в Европу и снова стала часто выступать.
Марго не склонна была сдаваться – «Каким-то образом, вопреки всему, она продолжала уверенно двигаться вперед», – но ей пришлось признать, что ее семейной жизни конец. Зная, что несколько дней она проведет в Риме с Рудольфом, она попросила Тито прилететь к ней туда, чтобы они могли обсудить развод. Однако Тито в очередной раз не приехал. Каждые несколько часов Марго возвращалась в отель, звонила в Панаму и пыталась разыскать мужа. В это время Рудольф, по словам Джоан, ходил смотреть достопримечательности. «Ему в самом деле было все равно – это была не его проблема. Он в нее не вникал. Единственный, кто участвовал во всем, был Кит. Марго в то время очень льнула к нему».
Из Рима они поехали в Бат, где танцовщикам предстояло исполнить новое па-де-де Макмиллана на ежегодном музыкальном фестивале Иегуди Менухина. Они договорились поужинать с хореографом и его дизайнером Барри Кэем, но Марго, в состоянии необычного возбуждения, пожелала побыть наедине с Китом. «Мы часами гуляли по городу; она предавалась воспоминаниям. Я гадал, чем закончится день… Она была почти в истерике и все говорила об одном их друге, которого застрелили. «Не может быть, чтобы это повторилось! Не может быть, чтобы это повторилось!» – снова и снова говорила она».
К тому времени, как они пришли в новый модный ресторан «Дыра в стене», было около десяти; вскоре к Марго подошел официант и что-то прошептал ей на ухо. Все за столом заметили резкую перемену в атмосфере, особенно Рудольф, который насторожился, как зверь, почуявший опасность. «Ноздри у него подергивались». Снаружи ждали журналисты, и как только они вышли, засверкали вспышки, за которыми послышался топот ног, захлопали дверцы машин – «так не ведут себя светские фотографы». В отеле «Фрэнсис» у входа их ждала Диана Менухин, «она выглядела встревоженной, но не говорила почему». Увидев, как папарацци стараются снять двух звезд рядом, Джоан велела Рудольфу подняться к себе в номер. «В виде исключения он послушался». К тому времени Джоан уже знала, что произошло. Только что избранный депутатом Тито ехал на машине по пригороду Панама-Сити. Машина остановилась на перекрестке; в это время к ней подскочил его политический союзник и выстрелил в него в упор. Одна из четырех пуль задела позвоночник, и было еще неясно, выживет ли он.
Решив, что Марго, возможно, успокоится, если ее окружит их «уютная группка», с которой она ужинала, Джоан начала рассказывать, что случилось, но Марго, не желавшая ничего слышать, испустила вопль и побежала по коридору. Как сказал Кит, «должно быть, ей стало ужасно страшно. Она ведь почти предсказала это чуть раньше». Кто-то послал за Рудольфом; спустившись, он увидел, что балерина съежилась в кресле в пустой бальной зале. Он обнял ее, а Джоан позвонила в Панаму брату Тито, чтобы узнать новости. К тому времени убийца сдался бойцам Национальной гвардии. Им оказался Альфредо Хименес
[77]. По официальной версии, Хименес решил отомстить за то, что его не выбрали заместителем Ариаса, обязанности которого он исполнял бы в его отсутствие. «Нет, нет, вы все неправильно поняли. Он наш лучший друг», – возразила Марго, когда Джоан все ей рассказала. Впрочем, она испытала огромное облегчение, узнав, что жизнь Тито вне опасности. Она решила остаться в Бате до премьеры, которая должна была пройти на следующий вечер.
Утром отель окружили журналисты; всюду стояли кинокамеры на штативах. Но вместо того, чтобы бежать от них со своим шофером, который ждал неподалеку, Марго предпочла пойти с Китом на репетицию пешком. За ними «на дипломатическом расстоянии» шли Рудольф и Джоан, за которыми бежала стайка репортеров. Хотя Рудольф был так же, как и остальные, озадачен тем, что внешне Марго выглядела «смешливой, как всегда», ему с трудом удавалось сосредоточиться на их новом балете; с его точки зрения, как замечает Кит, «все 24 часа были безумной личной жизнью – зачем мешать ее с важными вещами?». Он необычайно старательно разучивал «Дивертисмент» Макмиллана (номер, специально поставленный для них к фестивалю; им аккомпанировал стоявший на сцене Менухин, исполнявший сонату Бартока для скрипки), находя его плавные движения волнующе новыми. Критики считали по-другому. Клайв Барнс заметил, что это па-де-де могло быть приложением к «Образам любви», что не скрасило бы ни первое, ни второе. Оставив Рудольфа исполнять «Сильфиду» с не до конца подготовленной Линн Сеймур, Марго улетела в Панаму.
Увидев Тито, лежащего на спине на узком столе, похожего на труп, закрытый простыней, Марго испытала огромное потрясение, хотя к тому времени его состояние уже значительно улучшилось: к нему вернулась речь и, хотя он оставался парализованным, врачи надеялись, что со временем паралич пройдет. Преодолевая сильнейшее сопротивление семьи Ариас, Марго начала договариваться о его переводе из реабилитационного центра в знаменитую больницу Сток Мандевилл в Англии. 17 июня она вернулась в Лондон, выступала в летнем сезоне с труппой «Королевский балет» в театре «Друри-Лейн» и приступила к репетициям в новой постановке Рудольфа, «Раймонде».
