В тот вечер, когда Уоллес увидел Рудольфа на сцене, он сказал, что ощущение было таким, словно они снова занялись сексом. «Это было невероятно – дикий зверь, о котором мы все слышали. То есть я ничего подобного в жизни не видел, особенно в Атланте». Эд, который пригласил Уоллеса на ужин с двумя звездами – «Он был рад пользоваться мной как игрушкой», – тогда уехал из Атланты по делу. «Наверное, он готов был на время закрыть на все глаза, надеялся, что скоро Рудольф найдет кого-то еще, а я снова буду подрабатывать официантом». Однако через несколько часов после того, как он проводил Рудольфа в аэропорт, Уоллесу позвонили из Нового Орлеана и попросили на пару дней слетать в Лос-Анджелес: «И вот я, который только что обслуживал столики в какой-то забегаловке в Атланте, живу в бунгало, соседнем с домом Жана и Мэгги Луис в Малибу. В тот период все богатые и знаменитые, даже голливудские консерваторы, устраивали хипповые вечеринки, и на вечеринке в честь Рудольфа были Джимми Стюарт и Берт Ланкастер, Райан О’Нил и Урсула Андресс… все в хипповых прикидах. Я чувствовал себя не в своей тарелке, но Рудольф обращался со мной, как будто я был одним из них. Он не просто таскал меня за собой; он всегда меня со всеми знакомил».
Сначала Марго держалась с Уоллесом официально и сухо, возможно, как он говорит, потому что она решила, что перед ней еще один временный спутник. «Зачем знакомиться с тем, кто, скорее всего, уйдет завтра?» Но парень настолько ей понравился, что она повела его в зоопарк, пока Рудольф репетировал. «На мне были обрезанные джинсы, майка, и я шел босиком, но она и глазом не моргнула». Кроме того, Марго подробно расспрашивала его об учебе. «Помню, мы говорили о последних космологических теориях Вселенной. Она не слишком разбиралась в физике, но разговор поддержать умела». Такое же сильное впечатление на Уоллеса произвела осведомленность Рудольфа о многом за пределами балета, хотя он признает, что тогда их больше, чем что бы то ни было, связывал секс. «Я был очень… как говорят в Англии, «похотливым» – Рудольф тоже любил это слово». Уоллес оставался на гастролях до Сан-Франциско, но к тому времени понял, что с него хватит: «Рудольф был невыносимым – кричал на официантов, если ему приносили переваренные яйца». Решение пришло, когда Роберт Хатчинсон, «невинно пытаясь произвести на Рудольфа впечатление и не зная о его способности играть», устроил свидание вчетвером в их номере отеля: «Не знаю, что Рудольф пытался тогда мне сказать, хотел ли он открытых отношений или не хотел ко мне привязываться, но мне стало очень не по себе при мысли о том, что придется заниматься сексом не с одним партнером. Помню, я сижу у окна в отеле и дуюсь, пока они втроем кувыркаются на кровати. А я не смог».
Уоллес вернулся в Атланту, и Рудольф решил подыскать себе кого-нибудь еще. В то лето, живя в Ла-Тюрби, он преследовал Шарля Жюда, 16-летнего ученика балетного училища из Вьетнама, которого позже назовет своим любимым партнером после Марго. Шарль лежал на пляже в Эзе, когда кто-то подошел и сказал ему, что его ищет Рудольф Нуреев. В основном против воли – «Мой отец хотел, чтобы его дети занимались искусством» – Шарль занимался балетом в консерватории Ниццы; его педагог водил его на «Жизель» с Фонтейн и Нуреевым. Рудольфа он счел «хорошим, но не более того», и поэтому, когда танцовщик спросил, не хочет ли он с ним пообедать, Шарль застенчиво отказался, сказав, что хочет побыть с друзьями.
Гораздо больше Рудольфу повезло с танцовщиком Робертом Денверсом. Они недолго встречались в Португалии летом предыдущего года, когда Роберт, выступавший в труппе Мориса Бежара, почувствовал «какие-то лучи», идущие от него. Но только когда труппа Бежара приехала в Париж в октябре 1969 г., Рудольф, увидев Роберта на сцене, ясно дал понять на приеме после спектакля, что хочет провести с ним ночь.
«Я, конечно, согласился. Если мне предстояло выяснить, что я гей… Но ничего не получилось: мужчины меня не заводили. Возможно, тогда у Рудольфа первый раз что-то не получилось. Но он был очень милым – как большой медведь, если его обнимать, – и с ним я чувствовал себя невероятно спокойно. Все было очень нежно и чудесно, но никакого секса. Через неделю он сказал: «Роберт, ради всего святого, мы с тобой как две мужеподобные лесбиянки. Пора это прекращать». С того мига я понял, что переменился к нему, потому что каким-то образом прошел ритуал желания. То есть я любил его, но не желал иметь ничего общего с его членом».
Кроме того, Рудольф искал и анонимных встреч. Турецкие бани на лондонской Джермин-стрит невозможно было сравнить с «купальнями» в Нью-Йорке и Сан-Франциско с «кабинками для друзей», местами отдыха и расписанными граффити комнатами для любителей БДСМ – «сценами групповухи, где трахались, сосали, взрывались члены, преувеличенные гениталии». Все было старомодно и респектабельно; подобные действия там совершались крайне скрыто. Открытые круглосуточно, бани были «своего рода плавильным котлом», где встречались все, от членов почтенного клуба «Уайтс» за углом, которые дремали, переваривая сытный ужин, до мальчиков по вызову с Пикадилли-Серкус, которым негде было спать. Один из завсегдатаев, приятель Талиты Кристофер Гиббс, уверяет, что часто встречал там Рудольфа. Принадлежавший к кружку Гетти-«Стоунз»-Марракеш, Гиббс, посвятивший жизнь погоне за гедонистическим забвением, однажды уронил ЛСД в бассейн и ушел «совершенно улетевший». Но его, любителя рубашек Mr Fish, курток Blades и сапог Anello & Davide, можно назвать скорее денди 1960-х, чем наркоманом. Помимо всего прочего, он был необычайно ярким декоратором в старинном стиле. Его магазин на Элистен-стрит в Челси был настоящей сокровищницей, где европейская история сочеталась с отголосками Востока – китайская ширма из Хэмптон-Корта, шезлонг из дома Наполеона на острове Святой Елены, задрапированный 400-летним ковром из Исфагана. Рудольф часто проходил мимо, чтобы «что-нибудь купить и пофлиртовать» с владельцем, своим ровесником, таким же привлекательным, как и его товары: остроумным, интеллигентным, с набриолиненными волосами и обаянием слегка помятого выпускника дорогой английской частной школы.
Гиббс вспоминает «одну безумную ночь в Шине» с Талитой и Хирамом. Они познакомились в Риме на съемках «Сатирикона» (Феллини дал Хираму только одно указание: «Ты порочный и все выставляешь напоказ»), и у них начался роман. После ужина с большим количеством водки у всех проснулось амурное настроение. «Рудольфу, по-моему, понравилась мысль отбить Хирама у Талиты, но вместо этого он начал флиртовать со мной». Дело окончилось в резной дубовой кровати под балдахином эпохи короля Иакова. Какие воспоминания сохранились о той ночи? «Игривый, дикий и романтичный… серьезный и искрометный… сам акт довольно пылкий и театральный. Мы повторяли это еще несколько раз».
Посреди одного более официального вечера в столовую вошла экономка Рудольфа и сообщила, что у входной двери его спрашивают двое юношей: «Симпатичные. Говорят, что у них назначена встреча с мистером Рудольфом». Рудольф побежал выяснить, в чем дело. Через несколько минут все услышали, что он ведет вновь пришедших наверх. Гостей он бросил за столом. Среди них были Марго и Тито в инвалидной коляске, Гослинги, Джоан Тринг и Шандор Горлински со своей женой Эдит – Рудольф называл ее «охотницей за бриллиантами» («Всякий раз, как я отправляюсь на гастроли, она покупает себе очередной бриллиант».) Вдруг Джоан, не в силах больше сдерживаться, расхохоталась. «Вот, он такой, – сказала она, хлопнув в ладоши и перевернув руки ладонями вверх. – Жарит их, как блинчики!» Все вежливо заулыбались. Потом захлопнулась входная дверь, Рудольф вернулся за стол, еще возбужденный после своей приятной «закуски». «Хорошо было?» – с милой улыбкой осведомилась Марго.
