Однако Рудольф, у которого впервые начались устойчивые домашние отношения, никогда не был менее испорченным. Он много пил, переходя с водки на белое вино. «Он добрел, а я к нему приспосабливался», – говорит Уоллес, который научился мириться с крайностями своего любовника. К его вспышкам он относился терпимо и с юмором. Мод Гослинг вспоминала, как они вместе играли, как дети. «Уоллес, большой, сильный, носился по комнате с Рудольфом на спине – оба сгибались от хохота и падали на диван». Оказалось, что у них схожие вкусы, хотя Уоллес признает, что именно Рудольф первым познакомил его с миром кино и театра. Он водил его на все, от фильмов Бергмана до пьес Чехова и театра но. Поскольку ожидалось, что Уоллес будет посещать по чти все балеты Нуреева, Уоллес невольно начал разбираться и в балете – «Сначала я был типичным человеком из зрительного зала», – но потом он почувствовал, что и Рудольф в какой-то мере испытывает облегчение благодаря возможности не вести постоянные эзотерические битвы, какие у него были во время романа с Эриком. И хотя Рудольф, по воспоминаниям Уоллеса, всегда бывал «весь на нервах» после спектакля, Уоллес прекрасно умел разрядить обстановку: «Половину времени наш секс был механическим – больше служил разрядкой для него, – и он отделял его от нежности и любви. Потом он обычно читал, а я дремал, пока мы оба не засыпали. Он называл меня «Бу-бу» [в честь мультяшного медведя], потому что ему нравилось, как медведь рычал».
Тем летом у каждого из них появилась возможность познакомиться с бывшими возлюбленными друг друга. В июле предыдущего года Рудольф впервые получил известие от Эрика после их расставания:
«Пишу, чтобы поздороваться… Мне пришло в голову, что это лето будет первым, которое мы не проведем вместе во Франции, мне немного грустно, но, возможно, это начало чего-то нового… Я очень часто думаю о тебе и надеюсь, что и ты иногда вспоминаешь обо мне хорошо…
С любовью,
Эрик».
Через полгода пришло еще одно письмо: «Я устал, мне скучно, я готов кричать… так что давай танцевать-танцевать-танцевать, благослови тебя Бог, как всегда». Эрику хотелось остаться друзьями, но никто не знал, как он отреагирует, увидев нового спутника Рудольфа. Уоллес признает, что они оба очень нервничали накануне того вечера, когда Эрик должен был приехать к ужину на Файф-Роуд: «Я много слышал о том, сколько Эрик пьет и каким злобным и мстительным он становится, когда напьется. Ко гда он пришел, я испытал огромное облегчение. Мне очень понравились его остроумие и его сарказм; я подумал: «Слава богу, настоящий нью-йоркский цинизм!» Мы отлично поладили – более того, тогда у нас с ним нашлось больше общего, чем было у нас с Рудольфом».
В июле в Англию приехал и Эд Барнум. Он «закатил истерику», когда Уоллес впервые уехал на гастроли с Рудольфом, угрожал застрелиться, если Уоллес немедленно не вернется в Атланту. «Приехав, я увидел, что все мои вещи вышвырнуты на улицу. Буквально!»
Эд, который всегда носил пистолет в кобуре – «у него было много врагов», – пришел в такую же ярость, когда Уоллес и Майрон Вудворд переехали в Лос-Анджелес, хотя двух молодых людей объединяли только дружеские отношения. Вскоре после того кто-то испортил тормоза в машине Майрона, и они едва не перевернулись. Они поняли, что Эд хотел подстроить автокатастрофу. Но какие бы дурные предчувствия ни испытывал Рудольф перед встречей с неуравновешенным «бывшим» Уоллеса, тем не менее он предложил повести его куда-нибудь ужинать. Он поступил очень разумно. В благодарственной записке Эд написал: «Теперь я убежден, что Кругляшу [прозвище Уоллеса] лучше с тобой, чем с кем бы то ни было – это меня радует»
[128].
В конце июля в Лондон на шестинедельные гастроли приехал Кировский балет. Труппа должна была выступать на сцене «Ройял-Фестивал-холла». За шесть лет, с тех пор как Юрий Григорович в 1964 г. перешел в Большой театр, репертуар труппы значительно ухудшился. Единственным полноразмерным балетом, который привезли на гастроли, оставалась «Жизель». В Лондон приехали звезды Кировского театра – Алла Осипенко, Юрий Соловьев, Наталья Макарова, – но никто не вызывал такого ажиотажа, как новый 22-летний протеже Пушкина Михаил Барышников. Хотя в программе и даже на афише его имени не было, слухи распространялись быстро, и в ответ на требование публики в программу добавили сольную партию – миниатюру «Вестрис» Леонида Якобсона, которую хореограф создал специально для Барышникова (Барышников получил золотую медаль, когда исполнил миниатюру на Московском конкурсе 1969 г.; легендарная Майя Плисецкая, входившая в жюри, поставила ему 13 из максимальных 12 баллов). Рудольф, который вместе с Марго ходил на несколько спектаклей с участием Барышникова, решил познакомиться с ним лично. Поскольку Чинко Рафик был ровесником и одноклассником Миши по Вагановскому училищу и общим другом, Рудольф попросил его их познакомить.
От предложения провести день с Рудольфом Нуреевым – какими бы ни были последствия – Барышников отказаться не мог. Последние несколько лет Пушкин много рассказывал ему о своем бывшем ученике – «в основном о его творчестве, никогда о нем как о человеке». Он позволял себе делиться мыслями только с Мишей (если приходили другие студенты, кроме него, Пушкин поспешно убирал со стола фотографию Рудольфа в «Баядерке»). После того как ему удалось сбежать от «четырех болванов, которые следили за ним», Миша рано утром встретился с Чинко у здания «Странд-Пэлас-отеля». Чинко повез его в Шин. По воспоминаниям Чинко, Рудольф, принимая Барышникова, старался изображать «важную персону». А Миша вел себя «как маленький мальчик – он был потрясен, но решил этого не показывать». Когда его водили «по… большому, красивому английскому дому», его поразила пустота: почти нет мебели, никаких картин на стенах, книги сложены стопками на полу. «Странная пустота… почти как если бы там никто не жил, и в то же время это был он». Впрочем, атмосфера была теплой, и он совсем успокоился, когда они по-русски говорили об училище, театре, общих знакомых, «шутили о том о сем».
Они сели обедать с Уоллесом и Чинко. Миша не пил, потому что вечером ему предстояло выступать, а Рудольф «расчувствовался и выпил бутылку вина».
Позже они вдвоем вышли на улицу и легли на траву; они принялись обсуждать достоинства и недостатки различных балетных техник. Миша, который взял несколько уроков в «Королевском балете», спрашивал у Рудольфа, почему в Англии так долго делают экзерсис у станка. «Потому что в России экзерсис слишком короткий. Нужно по-настоящему разогреться перед классом [в Кировском театре], потому что у палки занимаются полчаса».
