Особенно тонко отразили эмоционально-психологический настрой в армии, конечно же, многочисленные жаргонизмы. Можно выделить целый ряд своего рода тематических групп. Прежде всего, это жаргон, отразивший восприятие войны, боя и оружия. Война была «ночью» (la noce), «праздником» (la fête) и «музыкой» (la musique). Пули врагов «создавали развлечение для шеренг» (à mettre de la distraction dans les rangs). В сражении было обычно «чертовски жарко» (bougrement chaud). Штыковая атака была «завтраком а ля фуршет». Те, кто испытывал страх в бою, – «трусы», (les rafalés) или «озябшие» (frileux), или «разбившие нос» (saignent du nez). …Сабля – это «бычье ребро» (côte de boeuf), пистолет – «распятие для приговоренного» (crucifix à resort). Ствол – это «пушка» (le brutal), он «кашляет» (tousse), делая из тела «курятник» (poulailler), и «салютует головой» (saluer de la tête). К болезням, ранениям и гибели наполеоновские солдаты относились философски спокойно, даже с юмором и усмешкой. Кровь была «виноградным вареньем», которым «кормят мух». Когда ожидались большие потери, обычно говорили о «происшествии, которое создает огорчение» (un accident qui fait du tort). Солдат, потерявший глаз, был «охромевшим на один глаз», рана в голову – «легкой обидой» (légèrement offense), мертвые – «холодненькими» (refroidis), «определенными в другой мир» (charges d’une commission pour l’autre monde) или «оставившими пост» (descendent la gard).
Особенно ярко отражал солдатский язык мельчайшие нюансы быта, того, что составляло повседневную жизнь солдата. Суп был «жижей», «баландой» (la mouillante), закуска – «шуточками» (les drolleries), вода – «рикики» (le riquiqui), или «святой водой», или «святой жижей» (le sacré mouillante). Если не было ничего поесть, то солдатам приходилось «читать газету» (lit la gazette) или «заниматься макаронами» (trouve des vermicelles). Солома была «пером из Боса» (la plume de la Beauce), ранец – «добычей» (le butin). Тот, кто находил в походе хорошую пищу, назывался «нос», занимавшегося мародерством называли «набившим живот», мародеров – «бандой Луны». Долгие занятия солдат своим обмундированием и снаряжением оставили во французском языке слово «гибернировать» (giberner) – от «parler» (говорить) и «la giberne» (патронная сума), которую приходилось, ведя беседы, долго натирать воском. Блоха, которая также составляла неотъемлемый элемент солдатского быта, называлась «кузнечиком» (la sauterelle), а мышь – «бегунком» (la trottante).
Неизменными элементами всех биваков, а нередко и боя, были юмор и шутки. Много их произвела на свет и русская кампания. Самой известной шуткой был ответ, которым французские солдаты неизменно отвечали на русское «Ура!», которое слышалось как «Au rat!» («На крысу!»). Французы в ответ кричали: «Au сhat!» («На кошку!»)
[1104].
Враги Франции также нашли свои имена в солдатском жаргоне. Англичане были «angluches» («англуши») или «goddams» («годдемы») – от английского «Черт побери!», или «санкюлоты» – из-за шотландских килтов. Австрийцев называли «autr (e) chiens» («другие псы») и т. д. Хотя русские в целом не удостоились того, чтобы получить какое-либо прозвище, но некоторые из особенно экзотических для французов народов Российской империи и частей русской армии все же получили свои названия. Это были, прежде всего, башкиры – «купидоны» или «амуры» (за их луки и стрелы). Слово «татарин» (точнее, «тартарин») французы использовали для обозначения содержателей кабаков.
Особенно важным для наполеоновского солдата было отделить себя и свою военную корпорацию от всех гражданских. Все невоенные назывались просто «крестьянами» (les paysans) или, в лучшем случае, «пекинами» (pékin), что означало «штатский». Сами же себя солдаты называли любовно-уважительно – «землеход» (то есть пехотинец), «ворчун», «старый ус» (une vieille moustache), «превосходный служака» (troupier fini), «знаменитый кролик» (fameux lapin).
Внутри самого армейского организма солдатский язык достаточно строго обозначил различные вертикальные и горизонтальные иерархические структуры. Молодые рекруты были «молокососами» (les blanc-becs) или «сосунками» (les becs à sucre). Гренадеров называли «сынами гренады», кирасиров – «железными жилетами» (les gilets de fer), жандармов и музыкантов, которые, как правило, редко появлялись в первой линии, окрестили соответственно «бессмертными» (immortels) и «далекими от ядер» (loin des balles). Интендантов обычно презрительно называли «рис-хлеб-соль», а тех, кто был на продовольственных складах, – «сельдереи» (les celery). Те части, которые, хоть бы и не официально, получили какое-либо почетное наименование, стремились его обязательно подтвердить. Таким был, например, 57-й линейный. Компан с гордостью писал жене из России, что под Бородином 57-й оправдал свое название «Terrible» («Ужасный»), которое император дал ему в Испании
[1105].
То же касалось людских кличек. История, к сожалению, почти не оставила нам звучание прозвищ простых солдат и офицеров Великой армии (остались только немногие из них, как, скажем, капитана Франсуа, «дромадера Египта»). Но прозвища маршалов и многих генералов известны. Вот некоторые из тех, владельцы которых были при Бородине: Мюрата звали Roi Franconi (король Франкони), по названию известного в те годы цирка, так как Неаполитанский король предпочитал весьма экстравагантные наряды; Нея – Рыжеволосым (le Rougeaud); Жюно все еще в память о старых временах ходил с именем Сержант-буря (le Sergent la tempête); генерал-адъютант Мутон после того, как Наполеон однажды сказал «Мой Мутон (le mouton – баран) – лев», не мог называться иначе как Лев; Компан имел прозвище Покорителя редутов, подтвердив его при Бородине; Друо, известный моралист, звался Мудрец Великой армии. А сколько было Баяров, наследников имени славного рыцаря без страха и упрека, – от павшего под Бородином Монбрёна до Понятовского!
Язык Великой армии отразил и ее многонациональный состав. Представители каждой нации имели свое прозвище: голландец – «le Godfredoms», поляк – «француз Севера», итальянец, из-за того, что начинал свою французскую речь словами «Dis-done», – «le Didons».
Вообще, в нефранцузские части все больше проникало двуязычие, о чем мы уже писали выше, рассматривая многонациональные структуры Великой армии. Но иногда и французы пользовались языковыми заимствованиями. Ротного весельчака французские солдаты называли не иначе как «loustic», заимствовав немецкое «lustig» (весельчак). И все же нам бы не хотелось делать окончательные выводы о степени языковой интеграции Великой армии: на этот счет до сих пор не появилось специальных исследований.
Непревзойденный знаток солдатской души и человеческого сердца, Наполеон верил в чудодейственную магию слова. Его бюллетени и воззвания неизменно производили мощное воздействие на человеческую психику, становясь для солдата своего рода божественным откровением. Процесс взаимодействия императорского слова и солдатской души был заимообразным. Наполеон, чутко улавливая настроения армии, ее, так сказать, внутреннюю пульсацию, соответствующим образом выстраивал свое воззвание. В то же время солдат, отзываясь на обращение императора, уже изначально воспринимал его как идущее от некоего божественного существа. Эффект, в случае удачного совпадения всех этих элементов, был потрясающим. Два примера из русской кампании. 18 июля 1812 г., когда Наполеон был в Глубоком, ему была представлена русская прокламация, адресованная французским солдатам, осуждавшая конскрипцию и наполеоновскую тиранию и призывавшая к дезертирству. Император счел необходимым лично составить «Ответ французского гренадера» и распорядился довести его не только до войск противника, но и своих собственных войск
[1106]. В «Ответе…» Наполеон счел важным прямо обратиться к тем чувствам, которые составляли моральный стержень его воинов. Как заклинание, император несколько раз подчеркнул, что солдат Франции «свободный» и что «он повинуется только чести и закону». Проявлением этого закона и является конскрипция. Этому император противопоставил «крепостничество и рабство» России, «скотское существование» русских солдат, основой дисциплины которых является «страх», «но не честь». Призвание солдат Великой армии заключается в том, чтобы уничтожить «рабство в русской империи», «восстановить права ее подданных, когда каждый крестьянин станет субъектом и гражданином государства, станет господином своего труда и своего времени, и он не будет больше собственностью своего господина, подобно быку или лошади». Легко представить, как вдохновились бойцы наполеоновской армии, какой гордостью наполнились их сердца, когда они ознакомились с «Ответом французского гренадера»!
