Великая армия, имея в своей основе армию Франции, явно претендовала на универсальный общеевропейский характер. Она являлась своеобразным прообразом той Единой Европы, контуры которой к 1812 г. стали уже четко проступать. Несмотря на спорный характер принципов, лежавших в основе формирования наполеоновской империи, общая тенденция к интеграции европейского континента при изоляции России проступала достаточно ясно. Удачное для Наполеона завершение войны с Россией вполне смогло бы нейтрализовать те негативные тенденции, которые работали на распад наполеоновской империи.
К 1812 г. наполеоновская военная машина была высокоэффективным и хорошо отлаженным социальным организмом, располагая мощными регуляторами воздействия как на внешнее поведение человека, так и на его внутренний мир. Прочно укоренившиеся ценностные и поведенческие стереотипы делали поведение основной массы бойцов на поле боя исключительно эффективным, сочетавшим в себе готовность к беспрекословному подчинению с личной инициативностью того уровня, который определялся местом в армейской иерархии.
Вместе с тем Великая армия представляла собой отнюдь не статичный, но постоянно изменяющийся многоуровневый организм, различные элементы которого, взаимодействуя друг с другом, находились в состоянии постоянного развития и саморазвития. К 1812 г. в армейских структурах различного уровня шел постоянный процесс накопления отклонений от идеально заданной нормы. Тяготы начавшегося Русского похода не могли не усилить эти флуктуации, приближая Великую армию ко времени Бородинского сражения к своего рода точке бифуркации. Солдат сражался на пределе своих физиологических и психических возможностей.
Великая армия и ее бойцы смогли выдержать тяжелейшее испытание Бородина. Однако надежды на завершение кампании, которые придавали силы наполеоновскому солдату в день сражения, оказались неосуществленными. Пожар русской столицы и отказ Александра I от переговоров о мире, а затем и страшное отступление, отягченное непривычным климатом, привели к краху ожиданий солдат Наполеона и к усилению процесса внутреннего распада как самого армейского организма, так и системы всего наполеоновского господства.
Могло ли Бородинское сражение иметь для наполеоновской армии иные, более благоприятные последствия, которые бы в значительной степени нейтрализовали основные процессы внутреннего кризиса и усилили тенденцию к сплочению и укреплению ее жизнеспособности? Материал 2-й главы позволяет предположить, что это было вполне вероятно и зависело не только от макропроцессов «объективного» кризиса наполеоновского господства в Европе, но и от процессов на микроуровне, являвшихся результатом как случая, так и воздействия проявления воли и эмоционально-психологического настроения отдельных актеров великой драмы 1812 г.
Попытаемся сфокусировать наше внимание на Бородинском сражении, эпицентре событий 1812 г., избрав максимально возможный на сегодняшний день крупный масштаб. Он позволит воочию представить уникальность исторического текста и окказиональность поступка его действующих лиц.
Глава 3
Великая армия в бородинском сражении
Военно-историческое измерение
Люди представляют собой не только статистические единицы, составляющие элементы социального организма. Они имеют разум и душу и действуют не всегда так, как рассчитывает на то Власть. В конечном итоге исход великих событий определяется совокупностью огромного множества составляющих, одна доля которых соотносится со «структурами большой и средней длительности», то есть в принципе составляющими «известными», но вторая доля – с «неизвестными», часто непредсказуемыми вещами, связанными со своеобразием и неповторимостью поведения отдельных людей в конкретный час и в конкретном месте. Попытаемся пристальнее разглядеть поступки этих людей и оценить их последствия.
3.1. Зачарованная армия: поход на Москву
3.1.1. От Немана до Витебска
Поздно вечером 23 июня 1812 г. Наполеон приказал переходить русскую границу. То утро, когда началась война, Деннье, инспектор смотров при штабе Бертье, вспоминал так: «24-го числа небо освещает огромное пространство, которое омывает Неман и над которым возвышается площадка с биваком императора. Сейчас 6 часов: уже достигнут противоположный берег; уже просматриваются все наши линии, и они дефилируют мимо Него [Наполеона] своими бесчисленными батальонами; крики “Да здравствует император!” стоят в воздухе и достигают самых отдаленных рядов. Своей блестящей униформой выделяется Генеральный штаб. Польская кавалерия, вооруженная длинными пиками, на которых развеваются маленькие флажки всевозможных цветов, отличается как своей силой, проворством лошадей, так и изяществом своей национальной униформы. Медленно движутся кирасиры, похожие на стальные стены, на которых играют солнечные лучи. Батальоны линейной пехоты маршируют с музыкой, сопровождаемые своей прекрасной артиллерией и прочерчивают на равнине темные и непрерывные линии. Наконец, императорская гвардия, Старая и Молодая, прекрасная, как на параде в Тюильри, замыкает этот внушительный марш»
[1221].
Куда двигалась вся эта громада людей, собранных со всех уголков Западной, Южной и Центральной Европы? Куда вел ее Наполеон? При всей очевидности политических целей войны, призванной заставить Россию неуклонно следовать в фарватере политики французского императора (мы сознательно оставляем в стороне все нюансы в трактовке этого тезиса), вопрос о военно-стратегических планах Наполеона ясен не до конца. Появление целого ряда блестящих работ в последние 30 лет, написанных отечественными историками
[1222], казалось бы, окончательно подтвердило вывод о планировании Наполеоном быстротечной войны, не связанной с глубоким проникновением в глубь Российской империи и предполагавшей разгром русских армий вблизи их собственной границы. Однако обращение к трофейным документам Великой армии, содержащим всевозможные статистические, географические и военные сведения французской разведки о России, вызывает сомнения в правильности столь категорического утверждения
[1223]. Эти сведения, по крайней мере, в потенциале, создавали возможность для политического и военного руководства Франции, а в значительной степени и других стран, готовившихся к вторжению, не только представить картину основных коммуникаций западных регионов Российской империи, общий состав и дислокацию ее вооруженных сил, но и особенности этнонационального, сословного, административного и социокультурного состояния страны и общества. Так, были собраны и подвергнуты анализу многочисленные бумаги, начиная от знаменитого «Завещания Петра Великого», аналитических записок времен Людовика XV и Людовика XVI по поводу внешней политики и внутреннего состояния России до обширного мемуара 1809 г. (?) о переменах в организации казачьих войск и подробных планов укреплений Крондштадта и «русской Финляндии», подготовленных батальонным командиром инженерных войск Ш. Ф. Де Понтоном. Обращает на себя внимание разнообразие и подробный характер сведений о географии Российской империи. Если аккумулирование сведений о западных губерниях Российской империи легко объяснить планированием в этих регионах военных операций, то обширные материалы о Московской губернии и, в особенности, о Кавказе, Крыме и даже Урале вряд ли можно связывать с предположением о непосредственной встрече здесь с русскими войсками. В этом плане чрезвычайный интерес представляет массивный рукописный фолиант, озаглавленный «Статистический очерк Российской империи», оказавшийся в числе трофейных бумаг в наших архивохранилищах
[1224]. В фондах Архива Исторической службы министерства обороны Франции нами были обнаружены подготовительные материалы для этого «Статистического очерка»
[1225], которые содержат, в том числе, обширный список источников, привлеченных для его составления. Список охватывает 11,5 листа большого формата, на которых убористым почерком перечислены сотни изданий, карт и рукописей на французском, русском и немецком языках. Это дало возможность составителям дать точные сведения практически обо всех регионах Российской империи.
