В отличие от англо-американской историографии 1812 г., в которой в 70 –90-е гг. ХХ в. нашел явное отражение интерес к количественным методам в исторических исследованиях и стало ощущаться влияние некоторых направлений «новой научной истории» и даже «микроистории» с ее интересом к роли субъективного начала, во французской историографии это оказалось слабозаметным. Пожалуй, единственным исключением явилась статья генералов Бернара-Жака Ле Сеньёра и Эмиля Лакомба, в которой они на основе материалов Бородинской битвы предложили математический метод выявления степени и характера воздействия главнокомандующего на результативность боя
[108]. Обратившись к работам Сегюра, Жомини, Коленкура, Шамбрэ, Бутурлина и других авторов, Ле Сеньёр и Лакомб пришли к выводу о том, что координация в действиях французских войск 7 сентября оставляла желать много лучшего, а выход из строя всего командования 1-го армейского корпуса в начальной фазе сражения вызвал вынужденное личное вмешательство в ход боя за «флеши» не только Даву, но и Нея, и Мюрата. Ле Сеньёр и Лакомб критически отнеслись к отказу императора вовлечь в сражение гвардию, так как, по их словам, «русская армия была на грани краха» и надлежащий маневр гвардией привел бы к ее (русской армии) окончательному уничтожению. В целом, делали они вывод, Наполеон, будучи болен, не проявил под Москвой своей обычной решительности, что непосредственным образом и отразилось на всем ходе сражения.
В течение 1990-х гг. французские исследователи не издали ни одной заметной работы, посвященной 1812 г. и Бородинскому сражению. Только в 2000 г. французский военный историк Ф.-Д. Уртуль опубликовал книгу «Москва-река – Бородино. Битва редутов»
[109]. Уртуль отказался от последовательного и систематического описания сражения, предложив в качестве основной канвы сомнительное расписание Великой армии и собственный анализ ее потерь. Последнее оказалось в работе Уртуля наиболее интересным, так как автор попытался проверить и уточнить данные Мартиньена по офицерскому корпусу на основе просмотра персональных досье. Кроме того, Уртуль постарался вникнуть в тонкости подсчета убитых, пропавших без вести и раненых. По его мнению, пропорция между убитыми солдатами и офицерами по пехоте составляла от 10 до 15 человек солдат на одного офицера; ранеными – от 20 до 30 солдат на одного офицера. В кавалерии убитыми и ранеными: 13–14 солдат к одному офицеру. В целом, по его подсчетам, получалось, что французы и их союзники потеряли убитыми от 4 до 6 тыс. и примерно 20 тыс. ранеными (правда, автор признавал, что количество умерших затем возросло за счет тяжелораненых). Общие потери русских составили 50 тыс., причем пропорция мертвых у них была значительно большей, чем у французов. Исходя из этих подсчетов, а также из убежденности, что Наполеон имел в начале сражения 115 тыс. войск против 130–140 тыс. русских и что битва открыла ворота Москвы, Уртуль уверял, что французы одержали под Бородином грандиозную победу. Причины же поражения всей кампании автор связал с тем, что Наполеон начал войну с Россией, не завершив войну в Испании, и что он, совершенно убежденный в своей победе при Москве-реке, слишком долго ждал в Москве предложений о мире.
Несмотря на решительный тон текста книги и постоянные ссылки автора на неизвестные и малоизвестные ранее материалы, его исследование вызывает множество возражений. Так, автор полагает, что бригада Бертезена из Молодой гвардии участвовала в сражении, хотя вполне определенно известно обратное. В отношении 127-го линейного полка Уртуль предлагает обратную версию, обнаруживая незнание того, что этот полк был прикомандирован к артиллерийскому парку 1-го армейского корпуса. Как и все французские предшественники, Уртуль игнорировал обширную, хотя и разрозненную, документацию о польских и немецких частях. Остановившись на споре о том, кто же первым вошел в Большой редут, он «уличает» саксонских кавалеристов полка Цастрова в том, что они, исходя из расположения их части во время битвы, просто не могли его атаковать. При этом автор «забывает», что полк Цастрова никогда и не претендовал на честь взятия Большого редута, и речь должна идти о полке Гар дю Кор, который имел все основания заявить о своем первенстве в этом тяжелейшем деле. В целом книга Уртуля ни в коей мере не поставила под сомнение ставшую для французской историографии традиционную картину Бородинского сражения. Она стала только еще одной иллюстрацией к образу «французского Бородина»
[110].
Интерес к теме вспыхнул во Франции только в связи с 200-летним юбилеем Русского похода. Прежде всего, Фонд Наполеона, работавший над многотомным изданием «Общей корреспонденции Наполеона Бонапарта», издал 12-й том, охвативший события войны 1812 года
[111]. В нем оказался помещенным целый ряд до того времени неизвестных или малоизвестных документов, вышедших из-под пера (или надиктованных) императором накануне и сразу после Бородинского сражения. Хотя эти материалы не меняли общей картины событий, однако позволяли внести ряд уточнений. Так, судя по ставшему известным письму Наполеона к архиканцлеру Империи Ж. – Ж.-Р. Камбасересу от 8 сентября 1812 г., император полагал численность русской армии в 120 тыс. человек, русские потери – в 30 тыс., а свои в 10 тыс. человек
[112].
Благодаря усилиям ряда французских ученых в 1812 г. был издан сборник ранее не публиковавшихся писем и мемуаров чинов Великой армии, участвовавших в Русском походе
[113]. Ф. Удесек (F. Houdecek) предпослал публикации содержательное введение, в котором определил численность армии Наполеона перед сражением в 124 тыс. против 125 тыс. русских солдат и 31 тыс. ополченцев. Опираясь на работы К. Кейта, Д. Ливена и других историков, Удесек кратко воспроизвел ход сражения и назвал цифры потерь: 28 тыс. французов и их союзников (что составляло примерно 22,5 % от общей численности армии) и 44 тыс. русских (примерно 35 % численности армии, не считая ополчения). Остановившись на ставшем традиционным вопросе о том, надо ли было бросать гвардию в огонь, автор введения отметил, что полки гвардии были неполными, включая 10–12 тыс. пехоты и менее 5 тыс. кавалерии, что русские отступили в достаточно хорошем порядке и что «многочисленные» полки русской гвардии еще не были введены в дело. Поэтому император в ожидании новой битвы перед Москвой не рискнул использовать свою гвардию. День 7 сентября хотя и был чрезвычайно кровавым, но не стал решающим. Русские отошли, но не были разбиты
[114]. Среди опубликованных в сборнике материалов, имеющих отношение к Бородину, оказались письма капитана О. М. Дюпена (Dupin) из 10-го кирасирского полка, своего рода воспоминания-дневник капитана Ж. Эюмара (Eymard), офицера-топографа, и выдержки из мемуаров полковника Ж. Пюнье де Монфора, начальника штаба инженеров Великой армии.
