1 сентября, вероятно к вечеру, Наполеон отдает приказ освободить дороги от багажных фургонов и повозок, дабы дать возможность артиллерии и санитарным экипажам двигаться вперед беспрепятственно. Все повозки, не относящиеся к артиллерии и медицине, должны были идти в самом хвосте, а в случае нарушения приказа, начиная с 3 сентября, немедленно сжигаться
[1368]. Таким образом, к вечеру 1-го Наполеон решил, что 2, а то и 3 сентября армия останется в Гжатске и будет готовиться к предстоящему сражению. Остановка была тем более необходимой, что непрекращающийся дождь быстро размыл все дороги. «Армия не может больше двигаться, лошади обоза скользят, падают… Почва в этой части России одна из самых дурных», – записал вечером 1 сентября в свой журнал Кастелан. Ночью с 1-го на 2-е его жутко донимали клопы. «Мы жалеем сами себя… в связи с размерами и обилием клопов; они доставили нам ужасную ночь. Деревянные дома способствуют их размножению. Я не представляю, как русские могут спать в такой компании», – отметил капитан Кастелан
[1369].
Рано утром 2-го, задолго до рассвета, Наполеон возобновил работу. В 3 часа утра он послал приказ Даву, в котором предложил ему позаботиться о лучшем, чем это было ранее, порядке продвижения 1-го корпуса
[1370]. Четырьмя утра помечен другой приказ, отправленный принцу Евгению. Наполеон предлагал Богарне доложить о результатах рекогносцировки в сторону Твери, где ранее были замечены скопления живой силы противника. Император предположил, что это могло быть «простое стечение крестьян». Генерал Пино со своей дивизией должен был поторопиться в своем марше на соединение с корпусом Богарне
[1371]. Немного позже император распорядился произвести в течение 2 сентября смотр всех войск основной группировки. В 3 часа пополудни должна была состояться перекличка, имевшая целью определить число людей, готовых к сражению, орудий, артиллерийских и ружейных зарядов, повозок амбулансов и т. д. Предписывалось объявить солдатам о предстоящем сражении и подготовиться к нему. Бертье должен был обеспечить, чтобы к 10 вечера все сведения о числе людей, орудий, их калибре, боеприпасах и состоянии амбулансов были у Наполеона. Император хотел также знать, какое число людей могло присоединиться к частям в течение «2 или 3 дней». Наполеон особо подчеркнул, что подсчет следует произвести «с большим вниманием, так как от этих результатов зависит мое решение». Одновременно Мюрат должен был «выровнять свою позицию», продвинув части авангарда на несколько верст вперед; Понятовский и Богарне также должны были осуществить соответствующий маневр, ориентируясь на войска центрального авангарда
[1372]. Выполняя приказ, 2 сентября войска Богарне, которые несколько продвинулись вперед, чтобы встать в линию с Мюратом, выдержали стычку с казаками. Последние, впрочем, не проявили стремления к упорному сопротивлению и отошли
[1373].
Несмотря на чрезвычайную занятость подготовкой к сражению, Наполеон нашел время написать утром несколько строк Марии-Луизе. Он уведомил ее, что только что получил ее письмо от 17 августа, из которого узнал, что «маленький король» вполне поправился и что в Париже началась жара. «Здесь же сейчас осень», – кратко отметил он, имея в виду непрекращавшийся дождь и размытые дороги. «Я думаю о Тебе, и мне доставит большое удовольствие снова увидеть Тебя и подарить Тебе любовный поцелуй», – так закончил Наполеон свое письмо
[1374].
Вероятно, где-то к полудню Наполеон в экипаже, сопровождаемый небольшим эскортом, съездил вперед, к войскам авангарда Мюрата. Затем, возвратившись назад, в 6 вечера сел в седло и шагом проехал к берегам Гжати, где осмотрел, как его инженеры сооружали несколько мостов. Его сопровождали Богарне, Мюрат и Даву. В 7 вечера он уже снова был в ставке
[1375].
Трудно с абсолютной точностью определить час, когда именно во время стоянки в Гжатске произошли серьезный спор и ссора между Наполеоном и Бертье. Скорее всего, это было в первой половине дня 2 сентября, когда не было еще никаких признаков того, что дождь, размывший все дороги, скоро прекратится. Начальник Главного штаба стал убеждать Наполеона отказаться от дальнейшего движения на Москву, что могло привести армию, и так находившуюся в критическом состоянии, к полной дезорганизации. На это Наполеон, для которого уже все было решено, резко заявил Бертье: «Поезжайте, я не буду удерживать вас… Возвращайтесь во Францию…» Бертье отверг это предложение: «Когда армия видит перед собой неприятеля, вице-коннетабль не может покинуть свой пост, он берет ружье и становится в ряды своих солдат»
[1376]. Несмотря на то что инцидент с Бертье вроде бы завершился, однако чуть позже столь же настоятельно стал убеждать императора не двигаться далее вперед и маршал Ней. Согласно Деннье, Наполеон ответил: «Если дождь будет продолжаться весь день, завтра мы отступим к Смоленску»
[1377]. Однако к вечеру 2-го погода прояснилась. Стало очень холодно, но дождь прекратился
[1378].
Большую часть дня 2-го солдаты приводили в порядок свою амуницию, готовили к бою ружья и тесаки, пополняли заряды. Был проведен подсчет личного состава. Офицеры пытались возвратить в строй как можно большее число людей, заставляя их покидать обозы или возвращаться из «фуражировки»
[1379]. Ситуация, как стало еще более очевидным из проведенной 2-го переклички, была далеко не блестящей. Не только кавалерийские, но и многие пехотные части и соединения сильно ослабли и уменьшились. 25-я пехотная (вюртембергская) дивизия, к примеру, настолько уменьшилась, что ее, состоявшую ранее из двенадцати батальонов, пришлось свести в три!
[1380]
