Вечером 2-го все сведения о количественном состоянии армии легли на стол Наполеону
[1381]. В строю налицо было 97 073 человека пехоты и 29 425 человек кавалерии, включая в эти цифры и штат артиллерии. По расчетам штабов, в течение пяти дней к частям должно было еще присоединиться 6003 пехотинца и 1318 кавалеристов. Таким образом, можно было исходить из общей численности армии в 133 819 человек
[1382].
Стремясь использовать все возможные ресурсы для увеличения и быстрейшего сосредоточения войск, Наполеон отдал два приказа, в одном из которых, возмущаясь царившими на марше беспорядками, напомнил приказ от 1 сентября о сжигании лишнего багажа, а в другом распорядился о мерах по ускорению движения маршевых частей из Витебска и Смоленска
[1383].
В разгар всех этих событий 2 сентября, связанных с окончательным решением о движении на Москву и подготовкой к генеральной битве, пришло крайне тревожное сообщение о крупной неудаче в Испании. Длинное и беспокойное письмо, отправленное Наполеоном 2 сентября сразу после известий об испанских событиях военному министру Кларку, явно свидетельствовало о появлении нового и очень важного компонента, влиявшего теперь на все решения, которые будет принимать император. По стилю отправленного Кларку письма видно, что Наполеон был очень рассержен тем, что из сообщения о битве при Саламанке (или, как чаще его называли, при Арапилах) совершенно нельзя было понять, что же в действительности там произошло, а значит, какие последствия можно было ожидать в результате этого проигранного сражения. Наполеон потребовал от Кларка более ясных сведений и написал, что с нетерпением ждет «приезда генерал-адъютанта», который бы их доставил
[1384].
Уже поздно вечером, совершенно устав от дел и тех волнений, которые он пережил, а еще более от тех, которые его ожидали, Наполеон пишет краткое письмо Марии-Луизе (уже второе за один день!). Он радуется тому, что жена и сын чувствуют себя хорошо, что план художника Денона проиллюстрировать его военные кампании ей понравился. «Ты находишь, – писал он далее, – что я подвергался большим опасностям. Вот уже 19 лет, как я даю сражения и провожу осады в Европе, Азии и в Африке. Я стремлюсь закончить эту [войну] с тем, чтобы увидеть Тебя и доказать Тебе те чувства, которые Ты внушаешь»
[1385].
После холодной ночи со 2 на 3 сентября утром солдаты увидели белый иней. Было очень холодно
[1386]. 3 сентября Наполеон не покидал Гжатска, но, судя по всему, совершил поездку по городу. Во время ее он встретил много частных экипажей, передвигавшихся рядом с артиллерийским обозом. Так как с 3-го вступил в силу приказ, отданный 1-го и подтвержденный 2-го, о сжигании экипажей, которые нарушали установленный порядок передвижения, император распорядился конным егерям своего конвоя задержать несколько и первый из них сжечь. Генерал-адъютант Нарбонн вступился было за экипаж, сказав, что из-за этого какой-нибудь офицер лишится всего необходимого, а завтра ему, может быть, оторвет ногу. Наполеон был неумолим. Но когда две коляски охватил огонь, император сразу ускакал, явно предоставив возможность загасить только еще начинавшееся пламя
[1387].
Весь день 3-го армия отдыхала и продолжала готовиться к битве. Тем солдатам, которые были в Гжатске, город даже стал нравиться. «…Приятный маленький город, напоминающий собой немного городок в Восточной Пруссии», – отметил капитан Дюмонсо
[1388]. «Гжатск – маленький город, регулярной застройки, некоторая часть [домов] в котором из камня, что редко в России», – вспоминал сержант Бертран
[1389]. «Гжатск имеет от 8 до 10 тыс. жителей, там много каменных и кирпичных зданий; несколько колоколен и несколько полотняных заводов, – повествовал 17-й бюллетень Великой армии, помеченный 3-м сентября и составленный, возможно, самим Наполеоном. – В этом районе большое развитие получило сельское хозяйство. Картофель, зелень и капуста в изобилии, риги полны, сейчас осень, и здесь такое же время, как во Франции в начале октября»
[1390]. Впрочем, Гжатск, оставшийся без жителей (Кастелан, вступая в город, отметил, что в нем «был найден только один человек, раб»
[1391]), ожидала участь всех остальных городов России, в которые вступала Великая армия. Брандт из Легиона Вислы, который 3 сентября был в Гжатске, отметил, что город «до этого времени каким-то чудом уцелел от пожара». «…После нашего ухода, – продолжал Брандт, – в нем выгорела вся главная улица»
[1392].
