Таким образом, значительная часть 111-го линейного с самого начала вынуждена была бороться в лесу с русской пехотой. Позже, уже весьма ослабленный, 111-й отражал атаки русской кавалерии у самой кромки леса. Затем вновь сражался в лесу с русскими стрелками (об этом, помимо материалов Фоссена и Гардье, свидетельствует и рапорт полка
[1699]). Значительные силы тратили на борьбу в лесу с егерями и 61-й, и 57-й полки, о чем также говорят их рапорты: основные потери части понесли в лесу, либо от артиллерийского огня, либо от русских застрельщиков
[1700]. В 10-м часу эти полки удерживали только кромку леса.
Кто теперь осуществлял командование французскими войсками на этом участке боя? Общее командование было сразу у двух человек – у Нея и Мюрата, из которых первый руководил в основном действиями пехоты, второй – кавалерии. Даву, хотя и не покинул поле боя, реально в ход событий вмешивался слабо, продолжая ощущать последствия своей контузии. Командующие 4-й и 5-й дивизиями теперь адресовывались непосредственно к Нею (это делали Рапп, Фридерикс и частные начальники). «Маршал Ней, – вспоминал Жиро де л’Эн, – когда я к нему явился (это было в 2 часа пополудни) один командовал по всей линии». 4-й дивизией после ранения Дессэ, по всей видимости, командовал Фридерикс, командующий же 5-й дивизией нам точно не известен. Возможно, им был Гюйардэ, но достоверных сведений нет. Все смешалось. Майор 85-го Ле Руа позже почему-то даже утверждал, что генерал Дессэ был заменен генералом Жераром (!)
[1701]. А, например, у капрала-вольтижера 61-го полка Дюмона отложилось в голове, что после ранения Компана офицер, занявший его место, тоже был ранен, затем ранен третий и, наконец, четвертый, «который был из гвардии»; это был генерал Анабер (Anabert). Он-то и приказал барабанщикам бить атаку и бросил 61-й на какой-то редут, «редут был взят, а генерал ранен»
[1702].
Но, во-первых, согласно всем документам, 61-й не ходил на «редут», а во-вторых, Ж.-П. Ланабер (Lanabere), командир 1-й бригады 2-й пехотной дивизии Молодой гвардии, 7 сентября сражался совсем в другом месте, сменив раненого Морана (Ланабер действительно был ранен 7-го и умер в Можайске 16 сентября). Мы предполагаем, что капрал 61-го имел в виду все же генерал-адъютанта Раппа.
Капрал Дюмон, рассказывая далее о сражении своему земляку, сержанту фузилеров-гренадеров гвардии Бургоню, поведал печальную историю о том, что позже произошло с ним и с людьми его полка. Во время атаки, в которую «гвардейский генерал» бросил 61-й полк, капрал Дюмон был ранен ружейной пулей в предплечье и вскоре после того, как рана стала доставлять ему сильную боль, пошел в амбуланс вынуть пулю. Не успел он сделать десяток шагов, как встретил полковую кантиньери, симпатичную испанку Флоренсию. «Она была в слезах. Ей сказали, что почти все барабанщики полка убиты или ранены. Она сказала, что хочет увидеть их, помочь им, чем сможет. Несмотря на боль, которую я чувствовал из-за раны, – продолжает свой рассказ Дюмон, – я пытался посочувствовать ей. Мы ходили между ранеными. Некоторые пытались с трудом и превозмогая боль двигаться сами, других несли на носилках». Внезапно, когда Дюмон и Флоренсия проходили рядом с одним из укреплений, кантиньери «начала громко и надрывно кричать: она увидела барабанщиков 61-го, разбросанных по земле. «“Здесь, мой друг, здесь! – завопила она. – Они здесь!” Действительно, они были там, лежа с переломанными конечностями; их тела были побиты картечью. Помешавшись от горя, она ходила от одного к другому, нежно говоря с ними. Но ни один из них ее не слышал. Некоторые, однако, все еще проявляли признаки жизни, и среди них – драм-мажор, которого она называла своим отцом. Остановившись перед ним и опустившись перед ним на колени, она подняла его голову и влила несколько капель коньяка между его губ». В этот момент русские контратаковали, «и канонада началась снова. Внезапно испанка закричала от боли. Она была поражена в левую руку ядром, которое сломало ей большой палец и ударило в плечо умиравшего человека, которого она держала». Флоренсия упала без чувств. Дюмон попытался своей здоровой рукой оттащить ее к амбулансу; но это было выше его сил. К его счастью, рядом проходил спешенный кирасир, который, без всяких просьб со стороны капрала, сказал: «Быстро! Мы должны торопиться, это не самое лучшее место, где можно было бы находиться». «Без всякой суеты он схватил молодую испанку и понес ее, как ребенка. Она все еще была в сознании. После 10 минут мы достигли небольшого леса, где был амбуланс гвардейской артиллерии. Здесь Флоренсия пришла в чувство. Ларрей, императорский хирург, ампутировал ей большой палец и очень искусно вынул пулю из моей руки»
[1703].
Итак, в районе 10 часов «флеши» окончательно оказались в руках французов; но силы были истощены. Капитан 18-го линейного из дивизии Разу Бонне, как мы уже упоминали, уверял, что к 11 часам в его полку удалось собрать не более одного батальона. Силы вюртембержцев уходили в основном на удержание захваченных редутов. 5-я дивизия, значительно обескровленная, держалась кромки леса. 57-й, например, в дальнейших действиях уже просто не мог участвовать. Аналогичной была ситуация и в 4-й дивизии, изначально немногочисленной. 24-я вестфальская дивизия все еще продолжала находиться возле «флешей», удерживая занятое пространство, а 23-я еще в 8 часов была направлена в Утицкий лес для борьбы с русскими егерями и для того, чтобы установить контакт с поляками Понятовского.
Между тем такое стояние на захваченных позициях вызывало огромные потери. Удержание этих редутов, писал в своем рапорте Шелер, «требовало большой стойкости и мужества, поскольку противник из расставленных позади батарей очень сильно обстреливал эти редуты гранатами, ядрами и картечью…». О том, что южный люнет «беспрестанно обстреливала вражеская батарея, состоявшая из 20 орудий», пишет и Зуков, появившийся в нем, когда его товарищи пробыли там уже некоторое время. «Вестфальский корпус, – вспоминал Плана де ла Файе, адъютант Ларибуазьера, – стоял массой в колонне позади редута и получал время от времени снаряды, которые, разрываясь, поднимали в воздух кивера и штыки. При каждом подобном ударе бедные солдаты бросались плашмя на живот, и не все из них снова поднимались»
[1704].
