Через минут тридцать или чуть меньше после начала атаки д. Семеновское была в руках французов. Теперь ее надо было удержать. «Русская армия, – пишет Шамбрэ, – быстро перестроилась позади деревни. Правый фланг ее занимал редут, левый упирался в тот же лес, что и ранее, но в полулье позади редантов; на плато, которое доминировало над Семеновским, стояли многочисленные батареи, открывшие сильный и смертельный огонь»
[1725].
В ожидании русской атаки Фриан поспешил сконцентрировать свою дивизию. 48-й занял холм позади развалин деревни, 15-й легкий – слева от деревни; на месте самих развалин расположился 33-й, выдвинутый вперед. 15-й и 33-й, в ожидании кавалерийской атаки, свернулись в каре
[1726]. На протяжении последующих примерно двух часов солдаты Фриана выдержали шквальный артиллерийский и ружейный огонь и множество кавалерийских атак. Дюфур утверждал, что его 15-й легкий отразил семь атак русской кавалерии, что сопровождалось криками «Vive l’Empereur!» Что касается 33-го, то Дедем писал то о пяти, то о трех отраженных атаках, журнал дивизии – о трех. Мюрат, оказавшийся рядом с 33-м, дважды вынужден был укрываться в его каре. Между кавалерийскими атаками солдат Фриана осыпал град ядер и картечи. Сам командир дивизии, вначале потеряв лошадь, затем был поражен в грудь картечной пулей. Если бы не аксельбант, который Фриан носил как полковник пеших гренадеров гвардии, он, как считают его биографы, определенно был бы убит. Вероятно, немного ранее был ранен и унесен с поля боя его сын. Сам же генерал, усевшись на ствол поваленного дерева, отказался уйти и продолжал руководить дивизией. Позже, с помощью своих адъютантов, он даже взобрался на лошадь и поехал в первую линию, чтобы самому направлять огонь орудий 2-й дивизии
[1727].
Генерал Сегюр, склонный к эффектным описаниям, рассказывает, как один из полковников 2-й дивизии попытался отступить. В эту минуту к нему подбежал Мюрат и, «схватив за шиворот, воскликнул: “Что вы делаете?” Полковник, указывая на убитых, сказал: “Вы сами понимаете, что здесь невозможно дальше держаться!” «А! Я-то остаюсь здесь!” – воскликнул Мюрат. Полковник, пристально посмотрев на Мюрата, хладнокровно сказал: «Вы правы! Солдаты, вперед! Идемте умирать!”»
[1728] Сохранившиеся материалы заставляют предполагать, что не названный Сегюром полковник был не кто иной, как благородный Груань, командир 48-го. Будучи совершенно больным и уже «неся смерть в себе», он был вместе с полком, «не прекращая вызывать воодушевления своим примером». Согласно документам 2-й дивизии, Мюрат во время сражения обрушился на Груаня с незаслуженными упреками, будто бы его солдаты прячутся от огня. На это полковник отвечал так: «Я должен поставить моих солдат закрыто, чтобы сберечь их для победы. Вы видите, что я показываю им, как выдерживают неприятельский огонь»
[1729].
Генерал Дедем, который явно чувствовал себя обойденным в рапорте Мюрата и не скрывавший своей обиды, с удовольствием поведал о другом эпизоде, тоже касавшемся Мюрата. Когда 33-й, совершенно открытый для русской артиллерии, стоял в каре на развалинах деревни, Ней, оказавшийся рядом, несколько раз громко произнес, явно рассчитывая, что его услышит Мюрат: «Кто этот дурак, разместивший их здесь?» Вероятно, не без ехидства заметил американский исследователь К. Кэйт, Ней хорошо знал ответ на этот вопрос и моментом позже спросил Мюрата: «Неаполитанский король, почему бы не атаковать вашей кавалерией или двинуть вперед эту пехоту, пока она вся не будет перебита?»
[1730]
Кавалерия Мюрата действительно производила атаки как севернее д. Семеновское (2-м и 4-м корпусами), так и южнее (1-м корпусом). Но севернее кавалерия неизменно получала отпор со стороны русской пехоты из дивизии Е. Вюртембергского и 4-го пехотного корпуса, а также кавалерии, а на юге – со стороны русской гвардейской пехоты, поставленной в каре за Семеновским оврагом, и также кавалерии. Впрочем, то, что согласно русским источникам и литературе, гвардейская бригада полковника М. Е. Храповицкого героически отразила несколько бешеных атак кавалерии Нансути и даже сама перешла в атаку (!), нашло во французских материалах только слабые отклики. Французским мемуаристам из 1-го кавалерийского корпуса (к примеру, Тириону) запомнились совсем другие эпизоды. Так, Тирион из 2-го кирасирского особенно подробно описал, как его полк, пытаясь атаковать русских, неожиданно оказался на краю оврага, который ранее не был замечен и за которым как раз и расположился неприятель. «Доказывая наше желание видеть русскую армию поближе, мы спустились в овраг с целью выскочить на противоположный берег, но дно оврага оказалось болотистым, передовые лошади в нем завязли, и нам волей-неволей пришлось вернуться обратно и стать в боевом порядке фронтом к неприятелю, по сю сторону оврага и на краю его». Этим, согласно Тириону, и закончились все «бешеные атаки» его полка. Французские кирасиры далее стояли под ружейным огнем, поджидая пехоту. Наконец подошли вестфальцы. Тогда кирасиры попытались отойти за пехоту и, несмотря на протестующие крики пехотинцев «Мы здесь не останемся, мы здесь не останемся!», все же оказались у них в тылу, а затем стали напирать на них сзади, заставив спуститься в овраг и открыть огонь по русским с близкого расстояния. После этого французских кирасиров вообще отвели назад, в «вырубленный лесочек».
Разрешить эту загадку в отношении боя русской гвардейской пехоты с кирасирами Нансути попытался недавно А. И. Попов. Опираясь на рапорт генерал-майора И. Д. Панчулидзева от 5 (12) сентября 1812 г., он предположил, что французские кирасиры действительно бросались в атаку на русскую гвардейскую пехоту (численностью более 2 тыс. человек), но каждый раз по одному полку (состоявшему менее чем из 300 человек). К тому же в отражении французских атак приняла участие не только русская пехота, но и русская квалерия – эскадроны Черниговского и Киевского драгунских и Екатеринославский кирасирский полки
[1731].
