И вот 30-й линейный, ведомый Бонами, шел, развернутый в линию, в голове дивизии на русский «редут». Капитан из 1-го батальона Франсуа хорошо передал отрывочность впечатлений и эмоций, которые он пережил во время той исторической атаки. Как только полк, оставив своего орла и фуражиров на дне оврага, понимая, что идет в пекло (орел был при 1-м батальоне, в котором состояла рота Франсуа, – поэтому данную деталь он хорошо запомнил), двинулся вперед, он попал под артиллерийский обстрел. Над головами стали рваться русские гранаты, наносившие раны и убивавшие солдат 30-го. Справа Франсуа видел вольтижеров, прикрывавших фланг полка, а впереди – длинный пологий откос с русским «редутом» на вершине. На половине дороги до русской батареи солдаты 30-го были обстреляны картечью: стреляли орудия как самого редута, так и стоявшие на его флангах. Картечь вырывала целые шеренги, оставляя во французских рядах большие бреши. Неожиданно Бонами останавливает полк! Под непрекращающимся огнем он выравнивает ряды. После чего снова следует команда «Вперед!» и «Pas de charge!» – «В атаку!» Впереди идет Бонами. Вблизи «редута» солдаты 30-го попадают под ружейный огонь, который ведут по нему русские солдаты, засевшие в волчьих ямах по флангам укрепления и во рву (вероятно, егеря и солдаты Полтавского пехотного полка). 30-й открывает ответный огонь примерно в 30 метрах от врага, рассеивает русских застрельщиков и через ров устремляется на эскарпы «редута»
[1799].
«Неприятель шел прямо на фрунт наш, – писал Раевский в своем рапорте. – Подойдя же к оному, сильные колонны отделились с левого его фланга, пошли прямо на редут и, несмотря на сильный картечный огонь моих орудий, без выстрела головы оных перелезли через бруствер»
[1800]. Пороховой дым, который заволакивал пространство вокруг батареи, позволил французам появиться на «редуте» довольно неожиданно для ее защитников, тем более что возле самой батареи орудийные снаряды, проходя над головами, уже не могли поражать пехоту Бонами. Раевский, пропоровший несколькими днями ранее ногу штыком, торчавшим из телеги, и продолжая страдать от раны, находился на батарее. Он вспоминал, как на окрик ординарца «оборотился и увидел шагах в пятнадцати… французских гренадеров, кои со штыками вперед вбегали в мой редут»
[1801].
«Я перелез через амбразуру, – вспоминал Франсуа, – сразу через секунды после выстрела орудия. Ослепленные выстрелами, многие солдаты падали в волчьи ямы, вперемешку с русскими, которые там уже были…»
[1802] Влезая через бруствер и амбразуры в «редут», французы были встречены русскими канонирами «ударами рычагов и прибойников». Франсуа, получив несколько ударов, но устояв, сам стал рубить саблей направо и налево. Где-то рядом с ним был капитан Фавье, тот самый адъютант маршала Мармона, приехавший к Наполеону 6 сентября и вызвавшийся участвовать в сражении простым волонтером
[1803].
Через несколько минут сопротивление русских артиллеристов было сломлено, и 30-й линейный, в каком-то упоении перейдя «редут», прошел еще дальше «шагов на 40–70». Сублейтенант Ложье и два его товарища из Итальянской гвардии наблюдали за всем этим, как за спектаклем, находясь на холме километрах в двух. Видя, как 30-й бросился в атаку и захватил редут, они не могли сдержать своих восторгов
[1804]. Вице-король Богарне, также находясь на левом берегу Колочи, но столь же отлично видевший все происходящее, взмахнул своей шляпой в воздухе и закричал: «Сражение выиграно!» А. фон Муральт, обер-лейтенант одного из баварских шеволежерских полков 4-го армейского корпуса, видевший принца Евгения обычно бесстрастным, глядел на него с удивлением
[1805]. «Это был решающий момент», – констатировал позже Тьер. «Если бы Моран был поддержан, – отмечал Пеле, – если бы он мог удержаться, сражение было бы вполне проиграно для русских. Их центр прорван, силы Барклая и Багратиона разобщены…»
[1806]
Насколько эти утверждения близки к истине? Действительно, согласно «русской версии», три русских егерских полка, стоявшие сразу за «редутом», и несколько пехотных полков справа и слева от укрепления были не просто ошеломлены – их охватила паника, состояние ужасное и мало поддающееся контролю. Толпы солдат, в одно мгновение пораженные импульсом массового психоза, бросились в тыл. Генерал-майор А. П. Ермолов, начальник Главного штаба 1-й Западной армии, проезжавший вместе с начальником артиллерии той же армии генерал-майором А. И. Кутайсовым из Горок на южный фланг, неожиданно увидел перед собой русских солдат, «во многих толпах не только без устройства, но уже и без обороны» бежавших и приведенных «в совершенное замешательство…». Согласно рапорту Ермолова, он быстро подъехал к 3-му батальону Уфимского полка и приказал немедленно атаковать потерянное укрепление. Этот батальон, еще не пораженный психозом паники, то ли «развернутым фронтом» (согласно «Запискам» Ермолова), то ли «толпою в образе колонны» (как значится в его же рапорте), пройдя по оврагу, двинулся на «редут». Движение уфимцев панику моментально остановило, и все толпы солдат, только мгновение тому назад энергично бежавшие в тыл, столь же энергично бросились на французский 30-й линейный. Рядом с уфимцами оказались 18, 19-й и 40-й егерские. «Бой яростный и ужасный не продолжался более получаса: сопротивление встречено отчаянное, возвышение отбито, орудия возвращены, и не было слышно ни одного ружейного выстрела». Атаке способствовали три конно-артиллерийские роты прибывшего вместе с Ермоловым полковника Никитина, которые расположились слева от кургана.
