Русская артиллерия энергично отвечала. С особым ожесточением «работали» пушки батареи Раевского. «Большой редут» располагался «почти в центре русской позиции, – вспоминал младший лейтенант И.Г. фон Калькройт (von Kalkreuth) из 2-го сводного полка прусских гусар 1-го кавалерийского корпуса, который видел высоту из района д. Семеновское, – и походил на гору, которая извергала огонь; пороховой дым целиком окутывал ее; из дыма, не переставая, вырывались вспышки орудийных выстрелов, вызывавшие ужасное опустошение в рядах французских войск»
[1857]. «…Фатальный редут опустошал наши ряды», – вторит ему Деннье. «Адской пастью» называет его Ложье, «вулканом» – Лежен и Пеле. Большую часть времени облака дыма и пыли настолько скрывали его, что французы просто не могли понять, где именно он находился (Пион де Лош).
Особенно жестоко страдала от огня французская кавалерия. Гриуа видел справа от себя «многочисленные линии» французской резервной кавалерии. «Огонь усилился; ядра, пули, гранаты и картечь обрушились дождем со всех сторон и стали прокладывать большие бреши в нашей кавалерии, которая в течение многих часов оставалась без движения и вне укрытия. Равнина была покрыта ранеными людьми, которые пробирались к амбулансам, и лошадьми без всадников, которые в беспорядке носились. Я обратил внимание на кирасирский вюртембергский полк, на который ядра, казалось, особенно падали; каски и кирасы разлетались вдребезги повсюду»
[1858]. «Были полуденные часы, когда мы находились в этой страдательной позиции, – писал Меерхайм, – огонь становился все сильнее и, наконец, перешел в град картечи…»
[1859] «Кавалерия наша стояла… поражаемая огнем, не предпринимая каких-либо действий. Свистящие снаряды были подобны осеннему ветру… Град снарядов вырывал из рядов людей и лошадей; бреши заполнялись новыми солдатами, которые вставали на место своих павших товарищей», – повествует Малаховский, чьи два эскадрона 14-го польского кирасирского полка находились в задних рядах бригады Лоржа. Его голодные солдаты молча сидели на конях, напряженно ожидая смерти или команды к атаке
[1860]. Впереди польских кирасир стояли два полка саксонской тяжелой кавалерии. Местность совершенно не позволяла им укрыться, и они в полной мере испытали на себе действие вначале гранат, а затем и пушечных ядер, посылаемых с «большого редута». Стоя под огнем, всадники «про себя исповедовались», и даже под звуками выстрелов слова исповедей слышались со стороны.
Генерал Тильман, остановившийся было у правого фланга впереди стоящего полка Гар дю Кор, вскоре потерял лошадь, рядом с которой рванула русская граната. Тильман быстро пересел на другую лошадь и медленно поехал вдоль фронта своей бригады, сопровождаемый премьер-лейтенантом фон Минквицем, Рот фон Шрекенштайном и адъютантом графом фон Зейдевицем (Seydewitz). Накануне боя ротмистр К.Г.А.Л. Зейдевиц серьезно страдал от лихорадки и слег, но в день битвы, несмотря на уговоры Тильмана, оказался в огне. Не успел Тильман достичь левого фланга полка, как разорвавшийся снаряд поразил Зейдевица, трубача и нескольких лошадей. Одна из лошадей принадлежала Рот фон Шрекенштайну, который тоже оказался на земле, прижатый телом своей лошади. Рядом с собой он увидел на земле Зейдевица, который успел дважды произнести «Стой! Стой!», как будто обращаясь к своей отлетающей душе, и здесь же умер. Огорченный смертью адъютанта, Тильман поскакал дальше, а Рот фон Шрекенштайн выбрался с помощью ординарца из-под туши лошади, пересел на коня бедного Зейдевица и поехал вслед за генералом.
Шла вторая половина дня. Саксонцы, бывшие с утра в сражении и уже не раз ходившие в атаку у Семеновского, а теперь стоявшие под русским огнем, один за другим стали вытаскивать из рюкзаков сухари – неприкосновенный запас, который Тильман строго-настрого запретил трогать. Теперь же генерал наблюдал за этим спокойно. Один Бог знал, сколько каждому из его всадников еще оставалось жить. Сам же Тильман и его адъютанты подкрепились утром хорошим кофе и более весь день уже ничего не ели.
Латур-Мобур, который расположился со штабом за уланами Рожнецкого, постоянно слал к Лоржу и Тильману своих адъютантов и ординарцев со всевозможными приказами. Тильман был очень раздражен таким способом управления войсками и считал себя вправе распоряжаться частными перемещениями своей бригады. По мере того как саксонцы стали нести все более серьезные потери, не имея возможности хоть сколько-нибудь укрыться, его раздражение стало возрастать. Когда перед ним вновь предстал один из адъютантов Латур-Мобура, Тильман в бешенстве прогнал его. Разгоряченный, генерал поскакал прямо к Латур-Мобуру и в резких словах заявил, чтобы этот адъютант держался от него, Тильмана, подальше, так как в противном случае он заставит его убраться с помощью клинка. Латур-Мобур поспешил смягчить ситуацию. Мало-помалу остыл и Тильман. Тем более что в третьем часу русские снаряды стали почему-то все реже попадать в саксонцев. Перелетая через них, снаряды чаще поражали вестфальских кирасиров, нанося им большие потери
[1861].
В эти часы огромные потери несла и легкая кавалерия Пажоля. Во время объезда своей дивизии, когда Пажоль рассуждал с командиром 16-й легкокавалерийской бригады Ж.-Ж. Сюберви о том, где именно французская армия будет расквартирована после победы, разорвавшаяся русская граната убила их лошадей и ранила командира бригады
[1862]. Кавалеристы Пажоля простояли под огнем несколько часов, так и не дождавшись приказа об атаке. Неся потери, они тем не менее не теряли присутствия духа и даже демонстрировали своеобразную удаль. После того как конь командующего прусским сводным уланским полком майора К. фон Вердера рухнул перед фронтом солдат вместе с наездником, майор поднялся как ни в чем не бывало, продолжая держать в зубах трубку, которую курил
[1863].
Возможно, что 3-й кавалерийский корпус нес меньшие потери от русского огня, чем 2-й и 4-й, но его солдатам так не казалось. Уже в первой половине дня снаряды с «большого редута» стали достигать рядов 3-го кавалерийского корпуса. «Несколько орудий вражеского редута, – вспоминал Комб, – огонь которого был в основном направлен на артиллерию, стоявшую на нашем правом фланге, обстреливали и нас. Все ядра рикошетом попадали в наши ряды, и мы ожидали их с саблями на плече. Мы оставались в этой ужасной позиции в течение 6 часов»
[1864].
