Очень трудно доподлинно восстановить, предлагал ли Мюрат Коленкуру и Латур-Мобуру броситься на «редут» с горжи (то есть с тыла, через тыльные проходы) или штурмовать прямо с бруствера, который уже совершенно осыпался, либо, что скорее всего, предложил действовать исходя из обстоятельств. Очевидно только, что и кавалерия, и ее начальники были готовы как можно быстрее броситься в атаку на этот злосчастный «редут», нежели продолжать и дальше стоять под русскими снарядами. «Я буду там живым или мертвым», – ответил, согласно версии Сегюра, Коленкур Мюрату
[1874]. Чуть ранее, по дороге из ставки на позиции Коленкур встретил адъютантов умирающего Монбрёна, которые оплакивали своего начальника. «Следуйте за мной, – закричал он, – не плачьте о нем и идите отомстить за него!»
[1875]
Приближался звездный час жизни О. Коленкура, час, в котором слава, доблесть, самопожертвование и смерть должны были слиться и даровать воину вечное место среди героев Елисейских Полей. Обстоятельства жизни Коленкура и свидетельства о его мыслях и чувствах последних дней, о чем мы уже писали, убеждают нас в том, что с приближением трагических минут атаки и гибели генерал испытал редкое ощущение острой потребности в собственной смерти, которая прекратила бы все физические и нравственные страдания, нагнетавшиеся в последнее время, и одновременно насытила бы его жажду славы и подвига.
3.5.4. Падение «редута»
Огюст Коленкур, ведя в бой своих кирасиров, в этой атаке был убит
[1876]. Смерть генерала, славного воина и человека, оплакивали многие. «Я потерял моего брата, моего лучшего друга; время не в силах стереть такого несчастья», – напишет графине Нансути скупой на проявления чувств Арман Коленкур
[1877]. Сразу после боя командование поручило главному хирургу забальзамировать сердце героя
[1878]. Мюрат, готовя 9 сентября рапорт о Бородинской битве, представил Коленкура главным героем взятия Курганной высоты, который «опрокинул все, что ему противостояло; и оказавшись в обходе большого редута слева, свернул вовнутрь и с 5-м кирасирским полком ударил и опрокинул врага. Этот храбрый генерал героически погиб на этом самом редуте, который сохранял до подхода войск дивизии Жерара». 18-й бюллетень Великой армии, помеченный 10 сентября, также особо остановился на подвиге Коленкура, геройски погибшего «справа редута у горжи»
[1879] во главе 5-го кирасирского полка. Вместе с тем бюллетень писал и о 4-м кавалерийском корпусе, «который проник в бреши, сделанные нашими орудиями в массах и в эскадронах их кирасир»
[1880].
Но вскоре в мемуарах и первых французских работах о 1812 г. останется только подвиг Коленкура. Об этом напишут Водонкур и Бертезен, Фэн и Деннье, Сегюр и Рапп, Боссе и Лежен, и многие другие. История о Коленкуре и славных кирасирах 5-го полка (исключение составит только Кастелан; в его дневнике будет фигурировать 8-й кирасирский полк), которые захватили редут, «перебив гарнизон палашами» (Боссе), станет «обязательным» эпизодом в воспоминаниях и работах участников сражения, превратившись в некий символ военной Франции. «Новый Деций, Коленкур, лишается жизни посреди торжества, столь нового для кавалерии», – напишет Пеле. «Честь 5-му кирасирскому полку, – воскликнет он далее, – завещавшему французской кавалерии этот славный пример, плодотворный зародыш новых подвигов!»
[1881]
С 1823 г., когда вышла первая основательная французская работа о русской кампании – книга Шамбрэ, версия о захвате батареи Раевского кирасирами Коленкура оказалась освящена уже историографической традицией. О воинах 4-го кавалерийского корпуса Шамбрэ предпочел хранить полное молчание. Правда, позже, в работе Тьера, вновь будет упомянут и 4-й корпус, который оказал поддержку 2-му, но не более. Французские историки ХХ в. не будут делать даже и этого. Последним примером стала книга Уртуля, который с помощью ссылок на служебные дела кирасирских офицеров попытался окончательно завершить уже почти двухвековой спор в пользу французской версии. Так, в деле адъютанта бригадного генерала Бомон де Карьера из дивизии Ватье лейтенанта Девэн де Фонтенэ было сказано, что он вошел в «большой редут» одним из первых и был там ранен. В делах 7 офицеров из 5-го кирасирского – что они получили раны штыками. Наконец, в делах 6 офицеров из 8-го кирасирского (в том числе и у полковника Гранжана) отмечено, что они ранены в «большом редуте»
[1882].
Тем не менее, помимо «официальной французской версии» захвата «большого редута», существует, по меньшей мере, еще две. Одна из них – «саксонская» – формировалась постепенно. Появление ее следует отнести к рапорту генерала Тильмана саксонскому королю Фридриху Августу от 11 сентября 1812 г. Генерал свидетельствовал, что именно его кавалеристы взяли «большой редут» и, хотя они были сразу взяты во фланг неприятельской кавалерией, смогли удержаться «в укреплении и рядом с ним, пока его не смогла занять приближавшаяся беглым шагом французская пехота». В укреплении было захвачено 10 двенадцатифунтовых орудий
[1883]. В 1821 г. о взятии «большого редута» саксонской кавалерией написал бывший штабной офицер из 21-й пехотной дивизии 7-го корпуса Церрини ди Монте Варчи. Хотя он и не ставил своей задачей оспорить «французскую» версию, но из его материалов неопровержимо следовал вывод, что именно солдаты Тильмана завладели батареей Раевского. Тот же вывод следовал и из воспоминаний секунд-лейтенанта из корпуса Латур-Мобура, бывшего одно время ординарцем Мюрата, В. А. Буркерсроды, вышедших в 1846 г.
[1884]
