Революция 1848–1849 гг. не принесла Германии единства на принципах либерализма, но ускорила консолидацию земель вокруг прусской монархии. Легенда о решающей роли немецких князей и королей (особенно прусских Гогенцоллернов) в освободительной борьбе 1813–1815 гг., восхищение стойкостью и героизмом немецкого солдата стали главными темами всех немецких изданий 1850-х гг., посвященных наполеоновской эпохе
[164].
Особенно хорошо была встречена немецким читателем в 1850-е гг. книга майора в отставке доктора Генриха фон Байцке
[165], вскоре вышедшая и вторым изданием, переработанным с учетом книги Бернгарди и, частично, Рот фон Шрекенштайна. Байцке воспользовался многими общеизвестными источниками – работами Пеле, Гурго, Лоссберга, Клаузевица, Бутурлина, Вольцогена, Е. Вюртембергского. Но, пытаясь сохранить объективность, он все же не смог избежать тенденциозности в изложении темы Бородина, иногда прибегая к весьма легковесным материалам, скажем к работе Вентурини. Помимо этого, стремясь к взвешенному изложению событий, Байцке, по сути, подменил научный анализ простым перечислением точек зрения различных авторов. Остались невыясненными и такие ключевые вопросы, как место Бородинского сражения в планах Наполеона и Кутузова, а также его последствия. Сам ход сражения Байцке излагал в целом убедительно (хотя и допуская некоторые явные неточности), пытаясь уделять основное внимание достойной храбрости немцев с той и с другой стороны. У читателя невольно возникал вопрос: почему немцы были разделены и почему они должны были биться друг с другом ради чужих интересов? Потери сторон Байцке определял в 58 тыс. убитыми и ранеными со стороны русской армии и в 34–35 тыс. со стороны французской. Количество русских пленных он полагал не более чем в 1 тыс. человек, а число захваченных орудий – в 13
[166]. Сражение было совершенно проиграно армией Кутузова, и все попытки русских представить Бородино как победу Байцке считал просто смешными. Освобождение Германии и всей Европы автор (как, впрочем, и большинство других немецких авторов) связывал не с войной 1812 г., а с более поздними событиями, особенно с Ватерлоо, когда «доблесть пруссаков и их знаменитого предводителя» сорвала все планы Наполеона.
Не меньшее влияние на формирование памяти о «немецком Бородине» оказала работа генерал-лейтенанта Людвига Иоганна Карла Густава Эвсебея Рот фон Шрекенштайна (1789–1858), бывшего в 1812 г. младшим лейтенантом кавалерийского «полка Цастрова» и адъютантом Тильмана
[167]. Рот фон Шрекенштайн поставил перед собой задачу осветить роль и характер действий кавалерии Великой армии при Бородине в основном на примере 4-го кавалерийского корпуса. Всего в сражении участвовало 83 кавалерийских полка Великой армии, из которых 20 (!) были немецкими. Ключевую роль в бою у Семеновского оврага и, особенно, за батарею Раевского сыграла немецкая кавалерия, имевшая лучший, чем у французов, конский состав. Автор отверг поэтическую историю о взятии Курганной высоты Коленкуром и попытался реконструировать подлинный ход событий, отдав всю славу покорения «вулкана» саксонским, вестфальским и польским кирасирам и, отчасти, польским уланам Рожнецкого
[168]. В качестве приложения Рот фон Шрекенштайн предложил обзор состояния к 7 сентября личного и конского состава саксонской бригады, дал списки всех офицеров с указанием их служебного положения к середине 1850-х гг. Хотя работа Рот фон Шрекенштайна и была не лишена неточностей, вполне объяснимых при воспроизведении автором, нередко по памяти, давних событий, но в последующие 150 лет она стала основой для изучения многих событий Бородина немецкими, англо-американскими и русскими историками.
Внес свой вклад в формирование представлений о «немецком Бородине» и Людвиг Юстус Филипп Адольф Вильгельм Вольцоген (1774–1845). Состоявший во время сражения при Барклае-де-Толли, Вольцоген, перейдя в 1815 г. на прусскую службу, достиг чина генерала от инфантерии. Его мемуары издал в 1851 г. сын, писатель и большой поклонник Р. Вагнера
[169]. Именно из них читатель узнал о докладе, который сделал Вольцоген по поручению Барклая-де-Толли Кутузову в конце сражения о невозможности для русской армии продолжать бой и о том, как лицемерно резко главнокомандующий отчитал его за это, но ночью сам отдал приказ об отходе
[170]. Для Вольцогена и любого немецкого читателя этот эпизод был лишним доказательством той великой роли, которую сыграли немцы, участвуя в сражении на стороне как одной, так и другой боровшихся армий, тем более на фоне пустого бахвальства французов и бездарности русского командования. Л. Н. Толстой переосмыслил этот эпизод, известный ему как в пересказах М. И. Богдановича и Бернгарди, так и по мемуарам Вольцогена.
Во 2-й половине 1850-х гг. выпускает свою работу о жизни К. Ф. Толя Теодор фон Бернгарди (1802–1887), получивший образование в Гейдельберге под руководством Шлоссера, живший несколько лет в России, а позже, в 60-е и 70-е гг., выполнявший различные военно-дипломатические поручения прусского руководства. Помимо этого, Бернгарди сочетал занятия политэкономией (он принадлежал к так называемой «немецко-русской» экономической школе, выступавшей с критикой английских экономических теорий) с занятиями русской историей. Будучи в России близок к Толю и даже воспитывая его детей, Бернгарди, собрав во многом случайные материалы и перетолковывая устные рассказы самого Толя, издал в 1856–1858 гг. биографию последнего
[171]. Остановившись в 3-м томе на участии Толя в Бородинском сражении, Бернгарди попытался противопоставить его активную деятельность вялому поведению Кутузова. К концу сражения русская армия оказалась в критическом положении и должна была отступить. Только благодаря Толю и другим немцам, воевавшим в составе русской армии, удалось сдержать войска Наполеона и не допустить полного поражения. Несмотря на явно тенденциозный характер, книга Бернгарди была тепло встречена многими немцами. Хотя в отечественной литературе и принято жестко разделять, и даже противопоставлять, взгляды Бернгарди и Толя (это делали Л. Г. Бескровный, А. Г. Тартаковский, Б. С. Абалихин и В. А. Дунаевский), но очевидно и другое: Толь, не имея возможности вполне откровенно изложить свои представления о Бородине в публикуемых под его именем многочисленных «Описаниях…», в устных беседах с Бернгарди мог выразиться более открыто.
