Итак, большая часть императорской гвардии не приняла участия в сражении. «Весь день мы играли ту же роль, что и в Смоленске, – писал домой неизвестный офицер 3-го (голландского) полка пеших гренадеров гвардии, – и за исключением нескольких ядер, упавших перед нами, или перелетевших, этим ограничилось наше участие в деле»
[1983]. «В сражении при Можайске, – вторит ему Ральф, офицер того же полка, – гвардия оставалась простым зрителем сражения. Все полки стояли в колонне позади императора, который руководил всем действием…»
[1984]
Однако Легион Вислы и многие артиллерийские батареи гвардии участие в битве, и участие очень активное, приняли. Об этом, помимо всего другого, свидетельствуют и многочисленные награждения ее чинов за Бородино: только 23 сентября император подписал декрет о награждении 106 человек гвардейской артиллерии и 21 из гвардейского обоза!
[1985] «Ты знаешь, что 7-го была большая битва в 3 лье от Можайска, – писал жене голландец Ф.-Ш. Лист, капитан гвардейской артиллерии, – где мой эскадрон со всей гвардией был во второй линии в резерве, и я не стрелял из орудия. Но эскадрон Де Врие сражался, и делал чудеса. Де Врие получил 2 удара саблей по подбородку и другой в правую руку, но он не оставил командование дивизионом»
[1986].
Наиболее подробно об участии гвардейской артиллерии в конце сражения повествует Пион де Лош. По его словам, после получасового марша, который начался примерно в 4 часа от Шевардинского редута, батарея Пион де Лоша была остановлена. Объединившись с батареей капитана Фрадиля (Fradiel) 8-го полка армейской пешей артиллерии, несколько рот которого было придано гвардии, около 5.30 она вновь была двинута вперед и вошла в зону неприятельского огня. Капитан Фрадиль был убит. В 6 часов Перрэн (Perrin), адъютант графа Лобо, крикнул Пион де Лошу: «Вперед, именем императора! Вы идете поддержать батареи вице-короля, подавленные врагом». Как можно понять, Пион де Лош продвинулся значительно левее и немного вперед и «встретил генерала Нури, помощника Сорбье, который объявил, что он присоединился к нам. Уже несколько снарядов срекошетировали перед нами, и я занял свою позицию для боя, когда офицер штаба принес новость: “Император вам предписывает отойти к той позиции, которую вы оставили”»
[1987]. Так, приблизительно около 7 вечера гвардейская артиллерия была выведена из боя.
Определить точные потери императорской гвардии затруднительно. Согласно Мартиньену, потери среди офицеров были следующие: в 1-м полку тиральеров (дивизия Роге) ранен капитан, в полку драгун ранен майор (в звании полковника – colonel-major), во 2-м полку шеволежеров-лансьеров смертельно ранен лейтенант; в частях пешей гвардейской артиллерии один лейтенант убит, один смертельно ранен и ранено 8 офицеров; в конной гвардейской артиллери ранены 3 офицера, в гвардейском артиллерийском обозе ранено 5 офицеров; в гвардейском обозе экипажей 2 офицера ранено. Роты 1-го и 8-го армейских артиллерийских полков, которые были приданы гвардии, также понесли потери среди офицерского состава, но какие именно, сказать трудно
[1988]. О потерях в Легионе Вислы материалы Мартиньена умалчивают. О них упоминает только Брандт: «Мы относительно немного потеряли: значительное количество офицеров и не более двух сотен солдат…»
[1989] Следовательно, хотя гвардейские части пехоты и кавалерии потеряли немного – примерно 250 человек, но артиллерия понесла достаточно ощутимые потери в людях и лошадях
[1990].
В 6 или 7 часов вечера
[1991] Наполеон возвратился к своим палаткам, которые на этот раз были раскинуты в тылу Шевардинского редута, рядом с Доронинским курганом
[1992]. Императорские палатки стояли в центре батальонного каре 2-го полка гвардейских пеших гренадер. «Вся гвардия собралась в массе, – вспоминал Дюмонсо, – поблизости от палаток императора, рядом с высоким лесом, и окружила [палатки] неисчислимыми огнями, которые радостно сияли, оживляя сцену»
[1993]. Одну из своих палаток Наполеон предоставил Мюрату. Так как обычно эта палатка раньше отдавалась офицерам Квартиры, теперь они оказались под открытым небом.
К вечеру погода испортилась. Стало холодно, подул ветер, накрапывал дождь. Бивак был окружен в беспорядке валявшимися еще с 5 сентября трупами русских солдат
[1994]. «Усталый и сильно страдая от насморка», Наполеон «нуждался в отдыхе и уходе» (Солтык). Но прежде император занялся делами: он продолжал получать донесения и отчеты, распорядился подсчитать наличие боеприпасов, получил информацию о мерах, принимаемых для попечения о раненых, отдал ряд распоряжений… Времени и сил не осталось для того, чтобы черкнуть пару строк Марии-Луизе. Он напишет ей только утром.
Около 9 часов был подан ужин. Дарю и Дюма были приглашены к столу. «Ужин только что был подан. Он был один и предложил нам сесть справа и слева от него, – вспоминал Дюма. – После того как он справился о том, что было сделано для оказания помощи раненым… он стал говорить о сражении. Моментом позже он заснул – минут на двадцать. Но, внезапно проснувшись, он продолжал: “Будут удивлены, что я не использовал мои резервы с тем, чтобы добиться более великих результатов. Но я должен сохранить их для решающего удара в большой битве, которую враг даст перед Москвой. Успех дня обеспечен. Я должен обеспечить успех кампании в целом, и вот для чего я сохраняю мои резервы”». Сразу после ужина явился Мюрат, который, согласно Сегюру, стал «просить гвардейскую кавалерию» для преследования русских. «Император отверг с несдерживаемым раздражением эту… мысль»
[1995].
