Таблица 3
Количество убитых, смертельно раненных и раненых офицеров за 5–7 сентября 1812 г. (по данным Мартиньена), чел.
Очевидно, что данные Мартиньена нельзя считать абсолютно точными, на что уже не раз указывали исследователи. Уртуль даже попытался вновь обратиться к первичным архивным материалам, значительно корректируя Мартиньена. По мнению Уртуля, в сражении при Москве-реке среди офицеров было убито и смертельно ранено: из Квартиры императора – 3 человека, в 1-м армейском корпусе – 148, в 3-м армейском корпусе – 80, в 4-м армейском корпусе – 48, в 8-м армейском корпусе – 15, в резервной кавалерии – 48
[2148]. Однако очевидно, что, во-первых, Уртуль сам мог допустить неточности, располагая не совсем идентичным комплексом документов тому, которым воспользовался Мартиньен, во-вторых, он отказался от подсчета потерь по 5-му армейскому корпусу, в-третьих, оставил читателей в неведении по поводу того, были ли включены в его цифры данные по артиллерии, понтонерам, обозу, морякам и т. д. В этой связи и общая цифра потерь, предложенная Уртулем (из расчета соотношения между убитыми офицерами и солдатами в пехоте как 1 к 10–15, ранеными как 1 к 20–30; соотношение по кавалерии просто не указано), между 4 и 6 тыс. убитых и приблизительно 20 тыс. раненых выглядит более чем странной и, в сущности, ни на чем не основанной.
Основываясь на цифрах Мартиньена и исходя из средней пропорции между потерями офицерского и солдатского состава в наполеоновской армии в рамках 1:17 (пропорция 1:20, предложенная нами еще ранее как один из возможных вариантов, представлялась явно завышенной), мы предположили потери Великой армии усредненно в 35,5 тыс. убитыми и ранеными
[2149]. При этом мы отметили, что немалое число бойцов, несмотря на раны, продолжало оставаться в строю, в том числе надеясь на награждение. В то же время не меньшее количество солдат было рассеяно, находясь вне своих частей, и только постепенно смогло к ним присоединиться.
Как мы отметили выше, в ходе работы с материалами архива Исторической службы министерства обороны Франции при подсчете численности «московской группировки» на конец сентября 1812 г. мы пришли к выводу о необходимости отказаться от предложения Шамбрэ уменьшить количество комбатантов, указанное в сводной таблице, на 5–6 тыс. человек. Это заставляет нас сейчас поставить под сомнение и цифру в 35,5 тыс. человек в качестве итоговой цифры потерь Великой армии в сражении при Бородине в сторону ее уменьшения. Полагаем, что потери убитыми и ранеными могли составить примерно 30 тыс. человек.
В целом, какие бы варианты подсчета ни использовали исследователи, они дают только приблизительные цифры. Очевидно только, что кровавые потери Великой армии под Бородином оказались очень большими.
Цифры потерь, понесенных под Бородином, французское командование тщательно скрывало, но реальная ситуация в частях и подразделениях была настолько очевидной, что об этом достаточно откровенно писали домой многие солдаты, офицеры и чиновники Великой армии.
В этом постоянном возвращении в мыслях к потерям, которые понесла под Бородином Великая армия, солдат неизменно сопоставлял их с потерями противника. «Наши потери значительны, но потери врага неизмеримы. Я объехал поле боя, и мы насчитали, что русские потеряли в 6 раз больше, чем мы», – писал отцу капитан 1-го полка гвардейских тиральеров Ван Бёкоп
[2150]. «…Бог, который помогал нам весь этот день, сотворил великое чудо, так как я сам насчитал 20 мертвых русских на одного француза!» – воскликнул хорошо нам известный лейтенант 25-го линейного Паради
[2151]. «…Враг, разбитый и рассеянный на всех пунктах, потерял, без преувеличения, более 40 тыс. человек убитыми и ранеными, которые стали пленными», – отписал жене Ж.-П.-М. Барье, командир батальона 17-го линейного
[2152]. «14-го вступили в Москву. Взяли в городе много пленных. Их армия больше не существует. Их солдаты дезертируют, не желая сражаться, все время отступая и видя себя битыми во всех случаях, когда они решаются противостоять нам», – сообщает Ф.-Ш. Лист, капитан конной артиллерии императорской гвардии
[2153]. «Русская армия совершенно деморализована… В битве 7 сентября она потеряла более 50 тыс. человек», – писал генерал Ж.-Л. Шарьер
[2154].
Однако то, что враг потерял до 50 тыс. человек, в штабах Великой армии стали понимать не сразу. Осознание истинных масштабов потерь, как своих, так и чужих, приходило постепенно. 8 сентября Наполеон писал Марии-Луизе, что русские потери оцениваются в 30 тыс.
[2155] В тот же день или на следующий капитан гренадеров Старой гвардии Фантен дез Одар заметил, что потери русских убитыми и ранеными – от 30 до 40 тыс.
[2156] В следующие дни Наполеон во многом в пропагандистских целях пишет австрийскому императору Францу и утверждает в 18-м бюллетене о потерях врага в 40–50 тыс.
[2157] С этого времени цифра русских потерь в 50 тыс. входит не только в мемуарную литературу, но и в дневниковые записи
[2158].
Между тем чинов Великой армии чрезвычайно удивляло, каким образом при таких огромных потерях врага русских пленных оказалось такое ничтожное количество: «несколько сотен» (Фосслер), «очень мало» (Фантен дез Одар), «800» (Кастелан), «менее 800» (Сегюр). Максимальная цифра, которую упоминали, была 1 тыс. человек (Рёдер). Среди оказавшихся в плену был больной генерал П. Г. Лихачев и раненый полковник, командир Новгородского кирасирского полка Б. С. Соковнин. Многие считали своим долгом упомянуть среди пленных и «князя Голицына», забывая, правда, добавить, что Г. Я. Голицын был всего-навсего в чине корнета
[2159]. Не было взято ни одного знамени (впрочем, и русские не взяли ни одного неприятельского орла). Максимальное число захваченных русских орудий, которое называли, – 100
[2160]. Но эта цифра фантастична. Реально захваченных орудий было значительно меньше – не более двух десятков, подбитых, с поломанными лафетами. В целом, по словам Пеле, были взяты «только одиночные солдаты, раненые, и пушки, бывшие в укреплениях».
