Постепенно стала расширяться документальная база, необходимая для описания Бородинского сражения. В 1817 г. публикует свои мемуары главный хирург французской армии Доминик-Жан Ларрей (1766–1842), человек большого сердца и большого таланта, великий гуманист наполеоновской эпохи. Значительную часть 4-го тома воспоминаний он посвятил 1812 г. и десятка два страниц – Бородинскому сражению
[25]. Не предлагая собственных оценок ходу военных действий, Ларрей, тем не менее, описал катастрофическое состояние санитарной службы Великой армии, что было обусловлено, как можно было понять, большими стратегическими просчетами наполеоновского командования. В результате изнурительной погони за русской армией ради генерального сражения французские войска оказались к его началу чрезвычайно измотанными. Ларрей сделал все возможное перед сражением для того, чтобы обеспечить раненых медицинской помощью, но ресурсы оказались просто ничтожными. Большинство раненных при Бородине солдат Великой армии так и не смогли снова встать в строй. Ларрей сопроводил 4-й том воспоминаний картой, позволявшей представить систему медицинской помощи в ходе сражения.
Почти одновременно с мемуарами главного хирурга в Париже вышли основательно отредактированные перед изданием письма интенданта Луи-Гийома Пюибюска о войне в России. Они подтверждали, что уже накануне генерального сражения Великая армия оказалась в критическом положении в связи с недостатком средств, а после сражения эта ситуация ухудшилась до катастрофической, в особенности в кавалерии
[26].
В год смерти великого императора, в 1821 г., были переизданы бюллетени Великой армии; вместе с ними оказались опубликованными рапорты Мюрата, Нея, Богарне и Понятовского о битве при Москве-реке
[27]. И все же большая часть материалов о походе в Россию еще хранилась в архивах. Военный министр Франции в 1821–1823 гг., маршал К.-Ф. Виктор, понимая важность обобщения опыта русской кампании, предоставил возможность полковнику маркизу Жоржу де Шамбрэ (1783–1848), участнику похода в Россию (в те дни капитану гвардейской конной артиллерии, попавшему при Березине в русский плен), работать с документами архива военного министерства. В 1823 г. вышло первое издание его замечательной работы «История экспедиции в Россию»
[28]. Книга оказалась в значительной степени свободной от разного рода идеологических воздействий национального, личностного и иного характера. Тон ее был сдержанным, оценки скупы, но доказательны. Именно в таком ключе автор подошел и к описанию Бородинского сражения.
Необходимость догнать и уничтожить русскую армию заставила Наполеона решиться на уникальный, как полагал Шамбрэ, в истории современных войн стремительный марш на Москву
[29]. Этот марш с неизбежностью «принял характер варварского вторжения», когда местность совершенно разорялась передовыми частями французской армии, обрекая всех остальных на голод и болезни. Перекличка 2 сентября в Гжатске, накануне генерального сражения, показала, что у Наполеона могло быть в строю не более 133 819 человек. Данные переклички, которые приводил автор, включали и тех, кто должен был присоединиться к главным силам в течение пяти дней. Но, как замечал Шамбрэ, успели подойти далеко не все
[30]. Настигнув русскую армию 5 сентября, Наполеон немедленно атаковал Шевардинский редут, являвшийся, по мнению Шамбрэ, опорным пунктом левого русского фланга и мешавший французской армии развернуться. Захватив редут, император стал действовать более осторожно, опасаясь, что русские могут вновь продолжить свое отступление. Это же обстоятельство предопределило и общий план генеральной битвы. Проанализировав приказы, отданные Наполеоном 6 сентября, автор представил этот план таким образом: император, отклонив свой левый фланг, сосредоточил усилия на взятии «трех редутов», что позволило бы «столкнуть» русских до Московской дороги и отсечь им путь к отступлению; большая часть армии М. И. Кутузова должна была оказаться зажатой в угол между р. Колочью и р. Москвой
[31].
Пытаясь оценить соотношение сил перед битвой, Шамбрэ отметил превосходство французской армии в тяжелой кавалерии и то, что пехота состояла в основном из опытных, закаленных солдат; у русских же, наоборот, было много новобранцев. Но французская артиллерия уступала по численности русской (587 против более 600 орудий)
[32]. Результат битвы Шамбрэ оценил как недостаточно полный успех французской армии. Причины этого он видел в нерешительности Наполеона в день сражения, что, в свою очередь, объяснял досаждавшим императору насморком. Во время поворотного момента в сражении, когда русские «флеши» были взяты и надо было бросать в бой гвардию, Наполеон промедлил половину часа и упустил шанс добиться полной победы: «…запаздывание оказало огромное влияние на весь ход сражения, а затем и на судьбу Наполеона». Русские успели укрепиться впереди д. Семеновское, а рейд их кавалерии, несмотря на относительно слабый успех, задержал французскую атаку на «большой редут»
[33]. В целом же Шамбрэ весьма высоко оценивал боеспособность многонациональной наполеоновской армии при Бородине, полагая это следствием «прекрасного военного устройства и методов ведения войны». Книга Шамбрэ должна была вывести французскую историческую науку в изучении Бородинского сражения на новый уровень, предполагавший опору на строгий документальный материал и сознательный уход от предвзятых оценок.
Но именно в это время в полную силу зазвучал голос бывшего узника Св. Елены, покойного императора Наполеона. В 1822 г. Гаспар Гурго (1783–1852), ординарец Наполеона в 1812 г., и Шарль-Тристан Монтолон (1783–1853), не менее известный наполеоновский генерал, бывшие с императором на Св. Елене, начали публиковать его воспоминания
[34]. В 1823 г. вышли восемь томов знаменитого «Мемориала» О.-Э.-Д.-М. Лас Каза, также представлявшие собой «устные мемуары» Наполеона
[35]. Великий император, находясь в заточении, как выразилась королева Гортензия, «с изощренным кокетством хорошего драматурга» «аранжировал свою жизнь, свою защиту и свою славу»
[36]. Не придумывая факты, но искусно их истолковывая, Наполеон создавал легенду о себе самом, вновь включаясь тем самым «в развитие истории»
[37]. Располагая по кампании 1812 г. весьма скудным документальным материалом (главным образом, комплектом бюллетеней Великой армии), Наполеон, тем не менее, понимал, что для создания достоверной легенды следовало убедительно опровергнуть заявления своих противников, которые уже касались темы 1812 г. Первым тезисом Наполеона было стремление представить поход на Россию общеевропейским делом, во многом являвшимся борьбой с «казацкой» опасностью и которое должно было завершиться в случае успеха созданием процветающей европейской системы
[38]. «Если бы я вышел победителем России в 1812 г., проблема мира на сотню лет была бы решена…» – заявил он ночью 17 апреля 1821 г., накануне своей смерти, пытаясь успеть продиктовать Монтолону свои главные мысли
[39]. Причину неудачи Русского похода Наполеон связал исключительно с варварством русских, сжегших свою столицу, и с морозами
[40]. Дикость, соединенная с природной стихией, – вот что оказалось сильнее Наполеона, но не русская армия. И в этой связи было важно представить Бородино абсолютной победой французов и их полководца. «Разумеется, русская кампания, – рассуждал он 25 октября 1816 г., – наиболее славная, наиболее трудная и наиболее почетная для галлов из тех, о которых упоминает древняя и новая история». «Затем, – продолжает запись Лас Каз, – император отдал справедливость и великую дань, расточая похвалы нашим генералам и нашим героям, Мюрату, Нею, Понятовскому, которые стали героями дня битвы при Москве-реке, славным кирасирам, которые захватывали редуты, порубив канониров своими палашами; храбрым артиллеристам, которые с полной решимостью боролись не на жизнь, а на смерть с численно превосходившим неприятелем, и этим неустрашимым пехотинцам, которые в наиболее критический момент, вселяя в себя храбрость, кричали своему командиру: будь покоен, твои солдаты обречены сегодня победить, и они победили, и т. д., и т. д.»
[41]. Год спустя Наполеон рисовал картину Бородинской битвы уже в совершенно фантастическом духе: «…я атаковал с 80 тысячами русскую армию, которая была в 250 тысяч и вооруженную до зубов, и полностью разгромил. Семьдесят тысяч русских остались на поле боя. Они [русские] имели неосторожность сказать всем, что выиграли баталию, в то время как я маршировал на Москву»
[42]. Наполеон говорил о Бородинском сражении как о своей победе еще не раз – 27 января 1817 г., 19 июня 1816 г. и т. д. Правда, только однажды, 28 августа 1816 г., из его уст проскользнула фраза, выдававшая подлинную оценку Наполеоном Бородинской битвы. Битва «при Москве-реке, – заявил он, – была битвой, где проявлено наиболее доблести и достигнуты наименьшие результаты»
[43]. Хотя некоторые историки, особенно русские, обратили на эту фразу позже особое внимание, но для французских читателей «Мемориала» (таких, как стендалевский Жюльен Сорель) и других канонических произведений, связанных с о. Св. Елены, это было не главным. Бородино стало яркой победой Франции, доказавшей, что французов смогло победить только варварство русских, спаливших свою столицу, и природные стихии Севера. Против этого даже гений Наполеона оказался бессилен.
