Наиболее интересной представляется работа сэра Арчибальда Алисона «История Европы от начала Французской революции до реставрации Бурбонов», в 8-м томе которой значительное место было отведено войне 1812 г. Окончательное решение о движении на Москву, вынуждая тем самым русских к генеральному сражению, Наполеон принял, находясь в Витебске. Как военные, так и политические обстоятельства, считал автор, не оставляли императору иного выбора. Но к 7 сентября силы противников почти сравнялись. Русские располагали 132 тыс., из которых 10 тыс. были ополченцами, а 7 тыс. – казаками. Французы имели 133 тыс. превосходных солдат, но уступали в артиллерии (570 против 640 орудий у русских). По мнению Алисона, «никогда еще результаты предстоящего сражения не зависели в такой степени от простого солдата. На одной стороне были собраны воины той части европейского континента, которая противостояла «дикости азиатского правления», на другой была нация, происходившая по рождению от татар, но приобщенная к цивилизованному обществу, однако вступившая теперь в борьбу против соединенных сил цивилизации. И командование Наполеона, и командование Кутузова прибегли перед боем к своим методам воздействия на струны солдатской души, обещая либо зимние квартиры, славу и окончание лишений, либо взывая к религиозной вере и защите Отечества. Опираясь, главным образом, на работы Сегюра, Жомини, Фэна, Шамбрэ и Бутурлина, Алисон достаточно убедительно проследил основные этапы и перипетии Бородинского сражения, стараясь отдать должное и храбрости солдат Наполеона, и стойкости русских. Потери последних он определял в 15 тыс. убитыми, 30 тыс. ранеными и 2 тыс. взятыми в плен. Французы, по его мнению, потеряли 12 тыс. убитыми и 38 тыс. ранеными, то есть в целом на 3 тыс. больше русских. Остановившись на отказе Наполеона от полномасштабного использования гвардии, автор, хотя и указал на болезнь как на одну из главных причин этого решения, но основными счел другие факторы. А именно то, что Наполеону приходилось действовать в центре вражеской страны, в отрыве от своих баз, и это заставляло его быть осторожным, не исключать в том числе возможности еще одной битвы под стенами Москвы
[480]. В целом работа Алисона закрепила в британской исторической науке мнение о Бородинском сражении как о значительном, и даже ключевом, событии в европейской истории Нового времени. Несмотря на известную предубежденность против «полуцивилизованной» России, автор пытался выдержать беспристрастный тон.
В 1860 г. племянник и зять сэра Роберта Вильсона опубликовал его «Повествование о случившемся во время вторжения в Россию Наполеона Бонапарта и отступления французской армии в 1812 г.», а через год – его дневник о кампаниях 1812, 1813 и 1814 гг.
[481] Это стало подлинным событием в английской историографии Отечественной войны 1812 г. Несмотря на то что Вильсон конечно же смотрел на события в России исключительно с точки зрения английских интересов, его участие в кампании, великолепное знание обстоятельств и людей той героической эпохи, стремление к достоверному изложению и соблюдению объективности, а также знакомство со всеми основными опубликованными материалами (работами Бутурлина, Шамбрэ, Жомини, Толя и др.) и наличие собственных личных записей и переписки 1812 г. способствовали созданию яркого исторического произведения.
Как мы уже писали, первые впечатления о Бородинском сражении сложились у Вильсона при получении известий о нем в Петербурге. Прибыв позже, вероятно 25 сентября, в Красную Пахру и собирая сведения о Бородине, Вильсон смог составить более точное представление о великом сражении. Он сразу пришел к двум выводам: во-первых, что «Бородинскую битву нельзя назвать регулярным сражением, une bataille rangée… Это была борьба за отдельные позиции…», а во-вторых, что русская армия в значительной степени действовала пассивно, особенно после сражения, хотя «силы неприятеля были гораздо больше расстроены»
[482]. Последнее суждение английского генерала было явно чересчур смелым и напрямую связано с той политикой, которую он проводил в Главной квартире русской армии, пытаясь побудить русских к более активным действиям. Вскоре Вильсон пришел к еще одному важному заключению о том, что события накануне и во время сражения заставили Наполеона серьезно пересмотреть стратегические планы: французский император теперь стал больше полагаться на тот эффект, который произведет на Александра I взятие Москвы, нежели на разгром всех сил противника
[483]. Основываясь на этих главных тезисах, сформированных еще тогда, в 1812 г., Вильсон и создал цельную картину Бородинского сражения.
Численность русских сил, по Вильсону, составляла 90 тыс. регулярного войска, 10 тыс. ополченцев и 7 тыс. казаков при 640 орудиях, а Великой армии – 140 тыс. при 1 тыс. (!) орудий. Пехота Наполеона, по его мнению, была в хорошем состоянии, чего нельзя было сказать о кавалерии. Предшествовавший генеральному столкновению бой за Шевардинский редут, как не без оснований считал автор, был упорным, но ненужным и безрезультатным. События 7 сентября он изложил достаточно последовательно и, по возможности, точно, показывая, как шаг за шагом план Наполеона по разгрому русской армии давал сбои из-за стойкости противника и простого стечения обстоятельств. По мнению Вильсона, подготовка Наполеоном решающего удара совпала с рейдом русской кавалерии Уварова и Платова, что и заставило его отложить штурм Курганной высоты. Хотя батарея Раевского и была позже взята (описывая этот штурм, автор искренне восхищался отвагой и военным искусством О. Коленкура, который смог выбрать верный путь среди русских колонн), но последнюю неприятельскую позицию у Горок он уже не имел сил атаковать. Считая, что русские не предпримут сражения на следующий день, и надеясь на вступление в Москву без нового столкновения, Наполеон целиком положился на «политические интриги». Потери сторон английский генерал оценивал поровну – в 40 тыс. (за 5 и 7 сентября). Результат сражения был неопределенен – «каждая армия представляла себя хозяином поля». Поэтому, как писал Вильсон, не Бородинскому сражению, а «вялости» неприятеля, вступившего в Москву, но боявшегося возможности нового сражения, обязана Россия своим последующим триумфом. Точка зрения интересная, хотя и не бесспорная. Не бесспорны также были и утверждения автора о численности войск, особенно о численности орудий у Великой армии, о потерях, о действиях отдельных генералов и их солдат на поле боя. Нередко английский генерал, явно желая угодить русскому правительству, делал сомнительные утверждения, сохраняя при этом стиль невозмутимого наблюдателя
[484]. И все же рядом с картиной, созданной Вильсоном, как верно отмечали его современники, в сущности, поставить в Англии в те годы было просто нечего. Произведением английского генерала будут пользоваться все последующие поколения англосаксонских историков.
