Значительно меньший интерес вызвала работа Ч. А. Файфа «История XIX в.», первое издание которой вышло в Лондоне в 1880 г. Рассматривая события 1812 г., Файф обратился к трудам Богдановича, Шамбрэ, к ряду опубликованных документов, но основным источником материалов для него стал, конечно же, Вильсон. Наполеон, по мнению Файфа, безуспешно гоняясь за русской армией, пришел в конечном итоге к убеждению, что всякое сопротивление противника прекратится со взятием Москвы. Это и побудило его двинуться к русской столице. При Бородине, считал Файф, французы потеряли 40 тыс. (!), русские – 30 тыс. (!). «Обе стороны, – отмечал автор, – приписывали себе победу; на самом же деле ни одна из них не одержала ее. Это не было такое поражение русских, какое было необходимо Наполеону для окончательного решения войны; это не было торжество достаточное для того, чтобы спасти Россию от необходимости покинуть свою столицу»
[485].
Многие отечественные авторы, вслед за К. А. Военским, обратившимся к британской историографии войны 1812 г., утверждали, что рубеж XIX–XX вв. стал для нее переломным. Они связывали это с выходом в свет в начале 90-х гг. XIX в. работ американского адмирала А. Т. Мэхэна, ставших основой геополитической науки
[486]. Теперь для североамериканской и британской публики война в России в 1812 г. должна была предстать только как эпизод великой борьбы континентального монстра Франции с могущественной Британской империей
[487]. Одновременно с американцем Мэхэном к похожим выводам пришел и британец О’Коннор
[488]. И все же в специальных работах, затрагивавших как события в России в 1812 г., так и Наполеоновские войны в целом, этот взгляд стал прослеживаться не сразу. Примером тому могут служить работы Х. Д. Хатчинсона, Х. Б. Джорджа и Р. Дж. Бартона, вышедшие в конце XIX – начале ХХ в.
[489] Общим для них было повторение того фактологического материала и тех оценок, которые ранее уже звучали в работах английских авторов. Некоторые нюансы (скажем, полковник Бартон оценивал русские потери в 44 тыс., а французские – в 28 тыс.), в сущности, ничего не меняли. Пожалуй, только одна работа того времени могла претендовать на новое прочтение событий 1812 г. – это книга бывшего премьер-министра Англии А. Розбери, вышедшая в 1900 г., которая, впрочем, не была по достоинству оценена ни в те годы, ни позже
[490]. Не претендуя на профессиональный военно-исторический анализ событий, Розбери сделал попытку, хотя и не бесспорную, психологического анализа личности Наполеона. Принадлежа к категории великих людей и наделенный некой сверхъестественной силой, французский император переживал в 1812 г. фазу постепенного угасания своего таланта. Это, в свою очередь, толкало его к безрассудным попыткам «до конца испытать свою судьбу»
[491].
И все же, несмотря на отсутствие оживленных дискуссий о Бородинском сражении в британской историографии того времени, память о нем держалась прочно. В преддверии Первой мировой войны и в ходе ее представления британцев о стойкости русских были важным фактором доверия к России как к союзнику. Эти представления во многом определялись такими изданиями, как, например, «Британская энциклопедия». Автор статьи, посвященной Бородину, вполне убедительно осветил основные этапы битвы и остановился на уже традиционном вопросе об использовании (или, точнее, неиспользовании) Наполеоном гвардии. Автор утверждал, что совсем «неочевидно», будто дополнительное введение в бой войск могло бы привести к решительным результатам. Полный разгром русской армии на поле боя под Бородином не имел бы решительного воздействия на «национальный дух русских». В целом наполеоновская армия, состоявшая наполовину из иностранных контингентов, потеряла 32 из 130 тыс., а русская – около 42 из 121 тыс. человек
[492]. Хотя сражение при Бородине, указывалось в энциклопедии, памятно в основном по ужасным потерям обеих сторон, во многих моментах оно являло «прекрасный пример для исследования наполеоновской тактики».
В межвоенное время интерес в Британии к Бородину и к войне 1812 г. в целом был невысоким. Русские всерьез, даже в самый канун Второй мировой войны, не расценивались как союзники. Только в 1950-е гг., уже в условиях «холодной войны», англичане начинают вспоминать войну Наполеона против России в 1812 г. В 1957 г. выходит книга У. Джексона «Семь дорог на Москву»
[493]. В условиях чередования обострения отношений с СССР с временным потеплением эта работа была своего рода исследованием природы «русской силы».
1960-е годы, в отличие от предшествующих десятилетий, оказались для британской исторической науки чрезвычайно продуктивными в исследовании войны 1812 г. В 1966 г. вышло фундаментальное исследование преподавателя Королевской военной академии в Сандхерсте Дэвида Чандлера «Кампании Наполеона»
[494]. Как и все прочие главы его книги, сюжет о 1812 г. и Бородинском сражении был написан ярко и талантливо. Чандлер был оправданно осторожен, говоря об общем плане Наполеона при вторжении в Россию, и отмечал, что император, не разбив русские армии, первоначально предполагал провести зиму около Смоленска. Однако серьезные военные (возможный рост сил противника, трудности со снабжением собственной армии) и политические (неизбежные колебания союзников, активизация Англии, испанские дела, польский вопрос и признаки заговора в Париже) причины заставили его искать решающего сражения. К 7 сентября главные силы Великой армии насчитывали, по мнению Чандлера, 131 тыс. человек при 587 орудиях, тогда как русская армия состояла из 120,8 тыс. человек. Признавая роль случая и человеческого фактора в военном деле, автор отмечал, что холод обострил к началу сражения болезни Наполеона, вопрос, каким образом это повлияло на исход сражения, не затрагивал. Наоборот, Чандлер был склонен объяснять все решения Наполеона в Бородинском сражении факторами вполне рационалистическими, вытекавшими из военной необходимости, относя к ним и моральное состояние войск. Объясняя отказ Наполеона от предложения Даву обойти русские позиции, Чандлер, отметив недостаток сил, плохое состояние артиллерии и кавалерии, возможность отхода русских, отметил вместе с тем и достаточно глубокое знание императором боевых качеств русского солдата, который мог бы продолжать сражение даже при обходе фланга неприятелем. Общий план Наполеона на сражение основывался на идее прямой фронтальной атаки с диверсионными действиями против флангов врага. На полномасштабную атаку левого фланга Наполеон не решился, так как Великая армия со стратегической точки зрения была ослаблена. Помимо этого, Наполеон испытывал такое давление времени (а новости из Испании заставляли спешить еще более), что был вынужден остановиться на достаточно простом плане действий, и превратил сражение в «столкновение грубой силы». Оказало влияние и то, что дух армии к 1812 г. уже заметно изменился, и поэтому пришлось отказаться от практики перестройки в ходе боя колонн в линию: колоннами было легче управлять, но и потери были большими.
