Наряду с великолепным трудом Даффи, в котором были использованы в основном классические методы исследования, в историографии 1970-х гг. наметилось новое направление, связанное с поисками иных ракурсов в исследовании и иной методологии. Это были, главным образом, работы Филиппа Дж. Хэйторнтуэйта и Отто фон Пивки (Д. Смита)
[502]. В 1976 г. Хэйторнтуэйт издал работу, рассчитанную на широкую аудиторию и посвященную истории военной одежды в эпоху Отечественной войны 1812 г. За внешней популярностью этой книги скрывалось стремление через символику, военный мундир и военные аксессуары не просто показать перипетии кампании 1812 г., но и воссоздать живой образный мир того времени. Понимая, что одежда является сферой материальной жизни, через которую могут быть познаны важные человеческие стороны эпохи, Хэйторнтуэйт предложил многочисленные штрихи к «структурам повседневности» наполеоновской и, в меньшей степени, русской армий 1812 г. На основе воспоминаний, рисунков очевидцев (прежде всего, А. Адама и Х. Фабер дю Фора) и других материалов, Хэйторнтуэйт затронул характер взаимоотношений солдат и командиров Великой армии, дух наполеоновского войска и его отдельных частей, эмоциональный настрой бойцов и взаимоотношения разных наций в рамках единой европейской армии.
Другой историк – О. фон Пивка (под этим именем скрывался британец Дигби Смит), предложил еще более оригинальную работу, предприняв попытку соединить в одной книге униформологический материал, анализ динамики потерь различных соединений Великой армии в 1812 г. (это он сделал на основе данных, опубликованных Г. Фабри) и собственные размышления о причинах неудачи Наполеона в русской кампании. Главную причину гибели Великой армии автор увидел в глубоко порочной практике наполеоновских маршей в начальный период войны. Негативные последствия этого «прыжка» во всей полноте обнаружились в Бородинском сражении. Представив динамику потерь корпусов Великой армии, Пивка показал, что 50-процентный рубеж в уменьшении численного состава все соединения центральной группировки (за исключением одной только императорской гвардии) перешагнули еще до Бородинской битвы. Потери французской армии в ходе самого сражения (автор относит сражение только к 7 сентября) составили 28 тыс. человек и 13 орудий. Русские потери были в 52 тыс. (включая сюда пленных и отставших примерно 9 тыс.) и 40 орудий. В бою при д. Шевардино потери были в 3,6 тыс. у французов и в 6 тыс. у русских
[503]. И все же следует признать, что, несмотря на интересный материал, представленный Пивкой, ему не удалось убедительно совместить разные плоскости своего исследования: все три части работы выглядели как совершенно самостоятельные, соединенные чисто механически.
В 1976 и 1980 гг. в Англии появились два любопытных исследования в жанре военно-исторической биографистики, посвященные жизни М. И. Кутузова и М. Б. Барклая-де-Толли
[504], где затрагивалась тема Бородина. Бегло остановился на Бородинском сражении, не добавив по существу ничего нового, и Майкл Гловер, автор иллюстрированной истории «Наполеоновских войн»
[505]. Достаточно традиционной выглядела и книга Найджела Николсона о Наполеоне в 1812 г., изданная в 1985 г.
[506] Целиком скомпилировав на основе литературы картину событий, автор вместе с тем счел вправе заявить о том, что атака императорской гвардией могла бы стать решающей для хода сражения, однако не изменила бы результат всей кампании: захватив Москву, Наполеон вскоре столкнулся бы с воссозданной русской армией.
В конце 1980-х – середине 1990-х гг. среди британских историков возникла тенденция к выявлению исторических параллелей между эпохами борьбы Британии с наполеоновской Францией и с империей Гитлера. В этой связи их привлекал и вопрос о роли России в противоборстве Британии с враждебной ей континентальной Европой. По-видимому, традиция сопоставления Наполеона и Гитлера была заложена голландским профессором Питером Гейла, бывшим узником Бухенвальда, издавшим в 1949 г. книгу «Наполеон: За и Против», и по сей день чрезвычайно популярную в англосаксонском ученом мире
[507]. Как мы уже упоминали, в 1957 г. британец У. Джексон опубликовал книгу «Семь дорог на Москву», в которой обратился к истории вторжения Наполеона и Гитлера в Россию, а в 1988 г. вышла работа Десмонда Сьюарда «Наполеон и Гитлер»
[508]. Главные причины поражения Наполеона и Гитлера авторы видели не только в обширности русских пространств, особенностях климата, но, в неменьшей степени, и в непоколебимой стойкости русского правительства, народа и в «живучести русской армии».
В 1995 г., когда для Великобритании приобрел особую актуальность вопрос о формах европейского единства и о перспективах отношений Альбиона с европейскими континентальными державами, вышла работа преподавателя Ливерпульского университета Чарльза Дж. Исдейла «Войны Наполеона»
[509]. В предисловии Исдейл счел своим долгом посетовать на то, что «новая научная история», вошедшая в моду в конце 1950-х гг. и склонная к использованию «изощренных современных методик и приемов», упорно обходит вниманием наполеоновскую эпоху. Исдейл же заявлял о готовности представить увлекательное исследование, демонстрирующее новый обобщающий взгляд на природу, характер и последствия Наполеоновских войн. Полагая империю Наполеона продуктом деятельности мощной милитаристской группы во Франции, возникшей благодаря стечению различных обстоятельств и стремящейся к полной гегемонии в Европе, Исдейл вместе с тем декларативно отвергал роль национальных народных движений в ликвидации этой империи. Точно так же и в событиях 1812 г. главную роль, по его мнению, сыграла не народная война, но военные просчеты Наполеона. В общем, хотя точка зрения автора и была спорной, но без сомнения, заслуживала внимания. Наполеон, по утверждению Исдейла, был в 1812 г. уже не таким динамичным руководителем, как в молодости; император заметно пополнел и начал болеть. Автор утверждал, что под Смоленском Наполеон упустил последний шанс на победу, хотя через несколько строк вдруг заявлял, что возможность одержать решительную победу под Бородином, оказывается, все еще была. Вместе с тем, «не имея никаких разумных причин», Наполеон отверг идею стратегического окружения русских. Вместо этого он решился на серию массированных фронтальных атак, которые требовали предельного напряжения сил от измотанной и деморализованной армии. У императора не оставалось другого выхода, как ввести в сражение всех оставшихся в резерве солдат, но делать этого он не стал. «Было ли дело в том, что император устал и был болен», или в том, что он «безнадежно ошибся в оценке реальной ситуации либо его просто оставило мужество» – на это автор счел возможным ответа не давать. Исход Бородинского сражения, констатировал он, предопределил окончательный проигрыш войны
[510]. В целом книга Исдейла скорее рождала больше вопросов, в том числе в отношении концепции автора, чем проясняла важные проблемы, уже не раз до него поставленные исторической наукой
[511].
