Общим результатом этой более чем 20-летней работы стала очевидность того, что модель объединения, предложенная Наполеоном Европе, оказалась малоприемлема не только для большинства макрорегионов за пределами Старой Франции, но и для двух (для «средиземноморского» и «атлантического») из трех (третьим является «континентальный», основой которого можно считать ось Рейн – Сона – Рона) макрорегионов собственно Франции. Однако, вместе с тем, было немало и таких регионов, не относящихся к собственно французским, где преобразования Наполеона находили вполне приемлемую почву, – Пьемонт, государства Рейнской конфедерации, Швейцария и др.
Подобные выводы заставили исследователей более реалистично взглянуть и на вопрос о судьбоносности всей наполеоновской эпохи применительно к сфере международных отношений. Наиболее последовательно поставил в этом плане под сомнение «революционность» эпохи Д. Ливен. По его мнению, Наполеон, в сущности, не изменил природы международных отношений XVIII в., не ликвидировал систему баланса европейских сил, которая в 1814–1815 гг., особенно с Венского конгресса, вновь заявила о себе. Мы не можем не согласиться с этим выводом, но все же полагаем, что Вена внесла один важный корректив в модель XVIII в.: возник, правда, не очень надолго, вариант «концерта» великих держав, в котором у каждого из исполнителей оказалась своя «музыкальная» партия.
В сущности, общая тенденция в исторических исследованиях наполеоновской эпохи последних лет ведет не только к «выдавливанию» из исторического процесса живых людей с их порой неординарными решениями и поступками, к «исчезновению» самого Наполеона, именем которого эта эпоха, собственно, и названа, но и сводит все к якобы изначально заданному экономическими и социальными структурами порядку вещей, не оставляя места тому, что мы обычно называем «волей», «гением», наконец, «случайностью».
В 2005 г. в заключении к сборнику статей, изданному на основе материалов международного коллоквиума «Наполеон и Европа», Ж. Тюлар, в сущности, родоначальник современного, господствующего в изучении эпохи направления, заявил об отсутствии у прагматика Наполеона ярко выраженной европейской политики, выделив у него сразу «три европейские политики». Так, в эпоху Директории Бонапарт являлся сторонником создания европейской конфедерации республик. В период Аустерлица он выдвинул концепцию французской Европы, предполагавшей создание системы вассальных и союзных королевств. Наконец, на пике борьбы с Англией и максимального расцвета континентального блока система вассалитета начала уступать место прямой аннексии. С 1812 г. такой проект «Единой Европы» вызывал все более растущее сопротивление, появилась «нация, враг европейской идеи. Наполеоновская Европа оказывалась обреченной». Сама же легенда о Наполеоне как «европейском спасителе» и стороннике «некой европейской ассоциации» была создана, по мнению Тюлара, им самим на о-ве Св. Елены
[649]. Мы не убеждены в правильности такой трактовки. Тем более что материалы самого сборника, к которому было написано заключение, явно не укладывались в подобное прокрустово ложе.
Действительно, на о-ве Св. Елены Наполеон много и патетически рассуждал о своих нереализованных, но «гениальных» планах европейского объединения
[650]. Но есть свидетельства и иного рода, причем несмотря на то, что многие свои замыслы французский император зачастую не конкретизировал и не переносил на бумагу.
3 апреля 1808 г. в письме к своему брату Луи, ставшему королем Голландии, Наполеон пишет: «Ради этого мира, которого я хочу достичь всеми возможными средствами, совместимыми с достоинством и могуществом Франции, я готов пожертвовать всем, что составляет национальную честь. Каждый день я все более и более чувствую необходимость этого [мира]; и монархи континента чувствуют то же, что и я…» А целью континентальной системы, по его словам, является стремление добиться того, чтобы Англия признала «необходимость урегулирования наших разногласий»
[651]. Позже, в 1811 г., в разговоре с Фуше император заявил следующее: «Нам нужно единое европейское законодательство, единая кассационная палата Европы, единая монета, одинаковые меры веса и длины, одни и те же законы»
[652]. Еще более предметно Наполеон обозначил свои цели в отношении европейской политической конфигурации в инструкциях аббату Д. Прадту, французскому посланнику в Варшаве, которые он продиктовал министру внешних сношений Маре в апреле 1812 г.: «Европа, – говорилось в документе, – состоит из трех больших территориальных частей: французской империи на западе, немецких государств в центре и Российской империи на востоке». Рейнскую конфедерацию император считал только элементом временной системы, которая должна была быть в ближайшее время преобразована путем «восстановления полной независимости всех федеративных государств Европы». «Императорский дом Австрии, владеющий тремя обширными королевствами, должен стать душой этого восстановления независимости, учитывая географическое положение федеративных государств, но он не должен управлять этими государствами» в силу опасности, возникающей в этом случае для европейского равновесия. В целях нейтрализации такого рода развития событий Наполеон счел необходимым восстановление Польши. «Когда Европа будет организована именно таким образом, то не останется причин для соперничества между Францией и Россией; эти две империи будут иметь одни и те же торговые интересы и будут действовать в соответствии с одними и теми же принципами»
[653]. Эти инструкции были конкретизированы Наполеоном в Дрездене 28 мая 1812 г.
[654]
Наконец, в апреле 1815 г., в период «ста дней», в преамбуле к «Дополнительному акту к Конституциям Империи» Наполеон заявил: «Нашей целью было создание великой европейской федеративной системы, которая, как мы верили, будет соответствовать как духу века, так и обеспечит прогресс цивилизации. Для того чтобы укрепить эту систему, расширить ее и упрочить, мы учредили многообразные внешние институты, в особенности с целью защиты свобод граждан»
[655]. В сущности, в 1815 г. Наполеон констатировал смысл своих намерений уже только постфактум. Вопрос о возможности или невозможности создания подобной европейской федеративной системы был окончательно решен самим фактом провала для Наполеона русской кампании.
