Как правило, новобранец попадал вначале в 5-й батальон полка, который представлял собой депо части. Обычно он состоял из четырех фузилерных рот, каждая из которых несла свои функции. 1-я и 3-я роты были ответственны за транспортировку рекрутов, с которыми было закончено первоначальное обучение, в действующие батальоны, 2-я – использовалась для охраны местных объектов, а состав 4-й тренировал рекрутов, обеспечивая в то же время полк кадрами ремесленников, а также включая в себя ветеранов, ожидавших отставки, и пенсионеров. Здесь, в депо, рекрут проходил «солдатскую школу» (école de soldat), обучение в которой состояло из трех частей. Вначале новобранец учился держать оружие, затем – его содержать и стрелять, наконец – двигаться, в том числе в составе небольшой группы. После этого солдата учили выполнять маневры в бóльших массах, но в составе не более роты. Все те механизмы, дробившие действия человека на мельчайшие движения, а потом соединявшие их в жесткой последовательности и разработанные еще при Старом порядке, теперь еще более были усовершенствованы. Не случайно базовым регламентом в течение всей эпохи Империи оставался регламент 1792 г., вобравший в себя богатый опыт обработки и контроля за человеком дореволюционного времени
[736]. Постоянные тренировки и жесткий контроль за любым движением рекрута начинали превращать его в почти абсолютно послушный механизм. Молодой солдат должен был делать шаг в 65 см. При этом, двигаясь «обычным шагом», он должен был проходить 76 шагов в минуту, «походным» – 85–90, «быстрым» – 100, «шагом атаки» (pas de charge) – 120, «шагом погони» (pas de course) – 200–250. После прохождения первоначального обучения, которое обычно называлось ротной школой, молодых солдат сбивали в маршевые батальоны и под охраной солдат из 1-й и 3-й рот депо отправляли к действующим батальонам.
Благодаря документации корпуса Даву кануна войны 1812 г., попавшей в наши архивы, можем довольно ясно представить, как именно шла обработка молодого солдата дальше. Даже в составе новых батальонов, которые формировались Даву в старых полках, было значительное число опытных унтер-офицеров и капралов, имевших стаж службы более двух лет. Кантонирование было организовано таким образом, чтобы молодые солдаты были вместе со старыми. Кроме ротных, была организована система полковых школ, ориентированных на 2–3 месяца обучения. Вместе с опытными солдатами молодые бойцы отрабатывали различные практические навыки в организации патрулирования, рекогносцировки, осмотре рощ, населенных пунктов, навыки пересечения оврагов, защиты орудий и т. д. Даву даже решился на базе этих школ обучить всю свою пехоту действиям в застрельщиках. Обучавшими стали роты вольтижеров, которые показывали примеры для рот центра при действиях на пересеченной местности с использованием всех возможных укрытий, а также при действии против кавалерии. Наставление для войск, подготовленное в этих целях, оказалось весьма удачным. Даву и его генералы часто инспектировали эти полковые школы и следили за регулярной выдачей довольствия, положенного солдатам. В полковых школах для кавалерии, практиковавшихся с 1810 г., «обкатывались» не только люди, но и лошади. К обычным тренировкам добавлялись серии маршей – вначале в группах по 4 человека, затем – взводом и дивизионом. С помощью специальных приемов лошадей приучали к шуму боя
[737].
При этом система жестких наказаний для дезертиров продолжала сохраняться. В ноябре 1811 г. Даву даже потребовал от Наполеона разрешить расстреливать всех, кто «покидает знамена»
[738]. В ожидании решения Наполеона Даву приказал своей властью в корпусе в случае дезертирства группы из двух человек расценивать это как заговор, выявлять его организатора и расстреливать. При продвижении Великой армии к Неману в 1812 г. в каждом армейском корпусе была создана специальная комиссия, разбиравшая дела отлучившихся солдат, мародеров и грабителей. Комиссия выносила смертные приговоры в течение 24 часов. Существовали специальные мобильные колонны, отлавливавшие одиночных солдат
[739]. Применялись и меры морального воздействия с целью уменьшения бегства молодых солдат. В Минске, например, Даву приказал 127-му линейному полку, в котором наблюдалось значительное дезертирство, пройти по фронту остальных полков с дубинами в руках вместо ружей
[740].
Практика показывала, что после двух лет службы солдаты практически уже не дезертировали
[741]. Многие конскрипты, попавшие в армию из маленьких грязных деревень, где жизнь их была заполнена тяжелой монотонной работой, вскоре находили новый образ жизни не таким уж плохим. Теперь они были обеспечены питанием, одеждой, перед ними открывался большой мир, другие страны; они могли стать сержантами и получить награду. Сердца их все более наполнялись гордостью.
При обращении к письмам, отправленным из Великой армии и посланным в нее, бросается в глаза одна деталь. Солдаты, значительную часть которых составляли те, кто начал службу недавно, поддерживали переписку с родными, которых не так давно оставили. «Получили твое письмо, рады, что ты здоров», – пишет 14 марта 1812 г. из местечка Сент-Бенуа-на-Луаре отец солдату линейной пехоты. Письмо заполнено новостями о друзьях и знакомых из «той жизни», о сельскохозяйственных делах
[742]. «Мой дорогой Гаспар, мой дорогой сын», – пишет мать из Кале, сообщая семейные новости о том, кто и куда ездил во время зимних месяцев
[743]. О крестьянских делах, о том, что уродилось много хлеба, пишет отец 19 августа 1812 г. солдату Луи Обри из 19-го линейного
[744]. О своей усталости от похода сообщает солдат Маршал кюре прихода д’Альанвиль в департаменте Марна, где, видимо, он ранее жил. Дойдя до Москвы и оказавшись на ее пепелище, солдат пишет о том, что он огорчен известием о смерти своего дяди и горюет из-за его жены, которая осталась одна с маленьким мальчиком
[745].
