2.5.4. Быт и здоровье Наполеона
Подобно тому, как повседневные бытовые детали играли жизненно важную роль для рядового солдата Великой армии 1812 г., ночлег, питание и способ передвижения так же не могли не сказаться на мыслях и решениях французского главнокомандующего накануне, во время и после Бородинского сражения.
В 1812 г. Наполеон был уже не молод. Еще под Аустерлицем в 1805 г. он как-то сказал, что для войны нужен определенный возраст: «Я оставляю себе еще 6 лет, после чего даже я должен буду остановиться». Наблюдавшие его в 1812 г. отмечали, что верховая езда начинала утомлять его, он стал более сонлив, менее подвижен. «Его величество проявляет меньше жизни, – записал 7 июля Кастелан, – он разжирел; садится на лошадь с большим трудом. Главный шталмейстер должен был ему помочь садиться в седло»
[911].
Медики и историки не раз обращались к изучению тех заболеваний, от которых Наполеон особенно страдал в 1812 г. Их можно суммировать следующим образом. Во-первых, геморрой, который серьезно мешал императору ездить верхом, сопровождаемый болями и запорами. Во-вторых, уремия, проявлявшаяся в задержке мочеиспускания. Современные медики склонны считать, что это было заболевание, которое сегодня обычно называют дизурией и которое у Наполеона было связано либо с психическими перегрузками (хирург Ивон отмечал, что на эмоциональные перегрузки организм Наполеона реагировал спазмами желудка и мочевого пузыря), либо с шистосоматозом, обусловленным специфической инфекцией, занесенной еще в Египте. В-третьих, с 1811 г. у Наполеона начал развиваться нейроэндоктринный синдром, проявлявшийся в ослаблении энергии, в усталости, снижении веры в себя
[912]. Стоит ли поэтому удивляться, что малейшие детали, ухудшавшие повседневный быт Наполеона, самым серьезным образом отражались на его поведении как главнокомандующего?
Персонал, обслуживавший в 1812 г. Главную квартиру и Главный штаб, был огромен. Только «первый эшелон» сопровождало 5 вагонов с палатками и их оборудованием, один вагон для амбуланса, 5 вагонов для продовольственных припасов и т. д. Со «второй партией» двигались более крупные палатки для императорского лагеря, 1 тыс. «рационов» сухарей, риса и спиртного, затем – еще «резерв» из 2 тыс. «рационов». «Тяжелый» багаж одного только императора имел 24 повозки, включая большой наполеоновский «берлин» и 240 лошадей. Однако Наполеон с Бертье двигались обычно с малой передовой партией, налегке, перевозя с собой только 4–5, а то и только две небольшие палатки. Однако и они употреблялись только тогда, когда не было удобных зданий. Если такое здание находилось, первой заботой было устроить кабинет в одной из его комнат. Немедленно вносились портфели с бумагами, карты, 2–3 коробки, разделенные на ячейки, в которых была часть походной библиотеки императора. Любой стол, а иногда и дверь, положенная горизонтально, становилась его рабочим столом. В соседней комнате раскидывалась небольшая железная кровать под пологом, ставился его несессер…
[913] Однако найти в России удобное строение для императора было не всегда возможно, тем более что особый ужас у французов вызывали русские клопы, не дававшие по ночам сомкнуть глаз, а нередко и тяжелый душный запах, стоявший в комнатах.
С 4 сентября, когда Наполеон в преддверии генерального сражения покинул Гжатск, четыре ночи подряд он вынужден был спать только в палатке. Что она собой представляла? В течение своей карьеры Наполеон использовал несколько палаток, в чем-то отличавшихся друг от друга. Те, в которых (или в которой?) он ночевал в 1812 г., по всей видимости, были из холста с белыми и светло-синими полосами, имевшими две большие «комнаты». Польский офицер Жозеф-Игнасий Тадеуш Грабовский, поступивший в конце 1812 г. на службу к генералу М. Сокольницкому, описал такую палатку, увиденную им в 1813 г. Перед палаткой стояли на посту два гренадера. Войдя в проход, Грабовский увидел идущий справа и слева от себя своего рода коридор, окружавший два главных помещения. Ночью в коридоре находились первый лакей императора, мамелюк и несколько офицеров-ординарцев. В первой «комнате» стоял большой стол, на котором были разложены карты, утыканные булавками с разноцветными – красными и черными – головками, обозначавшими перемещение своих и неприятельских войск. Сбоку от этого стола стоял другой, предназначенный для секретарей и для работы императора
[914]. Вторую «комнату» Грабовский не увидел: это была спальня, отделенная от «кабинета» холщовой перегородкой. В спальне размещалась небольшая железная кровать под балдахином, на походный столик ставился знаменитый императорский золотой несессер, который Наполеон в 1821 г. завещал своему сыну, особо отметив, что тот был при нем в битве при Москве-реке
[915]. Здесь же был оборудован походный клозет. Рапп описывает, как 26 августа у Дорогобужа Наполеон, мучимый запором, из-за занавески, отделявшей «спальню» от «кабинета», диктовал своим адъютантам «с индифференцией, но достаточно громко» инструкции для герцога Беллюнского
[916]. «Кабинет» же служил еще для двух целей – в нем император обедал (чаще всего с Бертье, за исключением тех нескольких дней в начале сентября 1812 г., когда начальник Главного штаба, оскорбленный одной из выходок своего сюзерена, в знак протеста ел у себя; совместные обеды возобновились только в Можайске), а когда уходил спать, там располагались на ночлег дежурный адъютант и секретарь.
Уже первая ночевка после Гжатска в такой палатке возле Гриднево с 4 на 5 сентября, дала себя почувствовать. В ту ночь заметно похолодало, а к утру 5-го на траве появилась изморозь
[917]. Две следующие ночи, проведенные в палатке возле Валуева, совсем расстроили здоровье императора. Помимо сырой, холодной и ветреной погоды свою роль сыграло еще и то, что приближалось осеннее равноденствие, когда Наполеон всегда чувствовал себя плохо. Ночь после тяжелейшего дня сражения тоже пришлось провести в палатке, к западу от Шевардинского редута, и тоже в условиях чрезвычайно плохой погоды. Только вечером 8-го император наконец-то оказался под крышей деревенского дома д. Кекувячино. К тому времени состояние его здоровья было совсем плачевным – к простуде и обострившейся уремии добавился ларингит. Когда 9 сентября Наполеон въедет в Можайск и разместится в каменном купеческом доме, он уже не сможет, как обычно, диктовать приказы и письма. Наполеон будет царапать их своей рукой на листках бумаги, передавая затем секретарям, адъютантам и другим чинам Главной квартиры. Последние, с трудом разбирая каракули, будут их переписывать
[918].
