Для передвижения Наполеон использовал две кареты. Одна представляла собой большой «берлин», другая же была более легким экипажем. Прочно сделанная, хорошо оборудованная и выкрашенная в зеленый цвет, эта вторая карета использовалась Наполеоном в 1812 г. чаще всего. Она имела только два места для пассажиров, одним из которых был Наполеон, а вторым, как правило, Бертье. Император и начальник Главного штаба могли работать в ней одновременно, не мешая друг другу. Там же можно было есть, а «превратив» одно из сидений в кровать, – и спать. Однако начиная с 4 сентября, когда Наполеон сел в Гжатске в час дня верхом на коня по имени Моску
[919], и вплоть до второй половины дня 8-го, когда император впервые за несколько дней залез в экипаж, он неизменно передвигался только верхом. В его распоряжении было множество лошадей разной масти – белых, серых, чубарых и гнедых. Большей частью это были арабские лошади, но были лошади и других, в том числе русских, пород. Во время кампании 1812 г. обер-шталмейстер Коленкур каждый вечер педантично заносил в свой журнал имена лошадей, на которых ездил император, и расстояние, им преодоленное. Благодаря этому нам известно, например, что одного из коней звали Моску (le Moscou, Москва), а того, который у Ковно сбросил Наполеона, – Фридланд (le Fridland). Во время верховой езды Наполеон, как правило, через несколько часов менял лошадей. Так, утром 7-го Наполеон отправился от своей палатки к Шевардинскому редуту на коне Люцифере, а в 4 часа дня он выехал от командного пункта на рекогносцировку на Эмире, затем пересев на Куртуа. Во время таких поездок верхом сопровождавшие его специальные лица должны были везти все, что ему могло понадобиться в дороге: мамелюк вез флягу с коньяком, редингот и запасной мундир, свернутыми у седла; паж, помимо подзорной трубы, имел в седельных сумах носовые платки, пару перчаток, небольшой запас бумаги, перьев, чернил, карандашей и сургуча, а также пару циркулей; хирург (под Бородином это был знаменитый А.-Ю. Иван) – свои инструменты и бандаж, в то время как два специально выделенных лакея, ехавшие чуть подальше, – транспортировали другие медицинские припасы; двигалась бригада запасных лошадей и т. д.
[920]
И все же в 1812 г. работа служб, призванных обеспечить быт и работу главнокомандующего Великой армией, не всегда была на высоте. Сказывались обширность пространств, особенности дорог (не всегда столь восхитительных, как главные тракты), масштабы проводимых операций и слабое представление о театре действий. Наконец, нельзя игнорировать такие важные и естественные для любого человеческого организма вещи, как влияние на самочувствие непогоды и непривычного для южного европейца русского климата. Все вместе это не могло не сказаться на тех решениях, которые принимал Наполеон под Бородином.
2.5.5. Униформа и оружие
Особую роль в жизни солдата Великой армии 1812 г. играла военная одежда. Она не только была важнейшим символом принадлежности к военному сообществу, не только воплотила в себе эстетические взгляды, корпоративные традиции, особенности социального и национального положения ее владельцев, но и отразила все перипетии кампании 1812 г., начиная от природных условий театра военных действий и заканчивая состоянием духа армии, отдельных частей и даже солдат.
Французский мундир наполеоновской эпохи родился в годы Революции, когда белые кафтаны армии Старого порядка постепенно были вытеснены синими, носившимися первоначально солдатами национальной гвардии
[921]. В начале XIX в., в связи с проблемами получения с Явы, из Бенгалии и Гватемалы индиго, использовавшегося в качестве красителя, был поставлен вопрос о возможности возвратить пехотинцам белые мундиры. В армии это вызвало разную эмоциональную реакцию. Многие приветствовали этот эксперимент, вызвавший у некоторых ветеранов чувство ностальгии по временам старой армии, а кое у кого и надежды на возвращение к прежним дореволюционным порядкам. Однако большинство в армии, все еще проникнутое республиканскими настроениями, этой затеи не одобрило. В конечном итоге эта попытка, начатая в 1805 г., к 1807 г. была оставлена. Однако вплоть до 1812 г. среди полков французской армии продолжали еще встречаться мундиры белого цвета
[922].
Помимо того, что мундир наполеоновского времени воплощал своего рода политический идеал французской армии – цезаризм, рожденный Революцией, он отразил и особенности эстетических воззрений людей той эпохи (человек начала XIX в., чувствуя противоречие между античным идеалом в одежде и утилитарностью своего костюма, пытался сделать этот костюм более разнообразным и ярким), а также заметное стремление к функциональности. Несмотря на бросающееся в глаза современному человеку неудобство военной формы начала ХIХ в., она не была уж столь непрактичной. К примеру, кивера, которые стали с 1806 г. заменять в пехоте фетровые шляпы, защищали голову солдата и от сабельных ударов, и от непогоды, а козырек кивера защищал глаза от солнца. В самом кивере можно было носить разнообразные солдатские принадлежности, а ночью его нередко подкладывали под голову вместо подушки (такого рода картину изобразил на одном из своих рисунков 1812 г. Адам).
Наполеоновская армия, все более иерархизируясь, производила многочисленные внешние символы в одежде для закрепления новых социальных структур. Все начиналось с первых дней службы, когда молодой солдат, получив форменную одежду и амуницию, получал и свою персональную книжку (livret), в которую периодически заносились сведения о состоянии носимого имущества. Военная одежда становилась частью солдатского естества, тем элементом, который, наряду с самой жизнью солдата, был единицей учета огромного армейского организма. Любая перемена в солдатском статусе в рамках этого механизма теперь автоматически отражалась на его одежде: от шевронов за выслугу лет до множества внешних отличий при переходе в элитную роту. То же происходило и с одеждой офицеров. Кастелан вспоминал, как, узнав о своем продвижении по службе после Бородина, его товарищи, не дожидаясь оформления официальных бумаг, спешили внести изменения в детали своих эполет
[923]. Социальный статус человека не просто отражался на внешних элементах формы, но и сами детали мундира непреодолимо воздействовали на внутреннее самоощущение его владельца. Помимо этого, мундир традиционно использовался властью и для распаления духа состязательности и корпоративности: гвардии с армейскими частями, элитных рот с ротами центра, кавалерии, пехоты и артиллерии друг с другом, наконец, между отдельными полками, равными в формальной иерархии между собой. Это было то, что называется «честью мундира», но никогда это чувство не было столь эффективно использовано властью, как во время Первой империи во Франции.
