Эх, Люсьен, Люсьен… Откуда ты взялась? Встала ты поперек мозгов… На высоких каблуках и без трусов.
Но какую там закорючку поставят в особом отделе в личном деле лейтенанта Вислякова? И какой себе приговорчик подписал Дима-дурачок, женившись на борзянке? Нет, конечно, если он согласен выйти в отставку майором, то нет проблем. А если не согласен, то все эти хрустальные бабушкины фужерчики, стриптизики и борзинская спецпрописка — одни проблемы! Только замешкайся, как из прорехи посыпятся они на бедную голову потерявшего бдительность лейтенанта Вислякова!
Глава 7
Целкин и Анастасия
Вернувшись вчера после неудачного свидания домой, Настя Котлярова нагрубила маме-генеральше, потом папе-генералу, короче, слово за слово — получился скандал. Генеральша кричала, что Насте нужно учиться (Настя в прошлом году провалила вступительные экзамены в МГУ). Генерал стукнул кулаком по столу и сказал: «Невеститься тебе еще рано, я вот женился на твоей матери только в академии, поэтому и генерал. Да и с кем невеститься — с шоферней из гаража?! Это при том, что каждый второй лейтенант готов съесть свои собственные носки, чтобы только познакомиться с тобой!»
А адъютант Грызлов решил, что самое время Куликова посадить на гауптвахту.
Начальник гарнизонной гауптвахты старший лейтенант Целко, имевший и у офицеров, и у солдат прозвище Целкин, был обладателем собственного кабинета. Кабинет был небольшой, но необычный. В углу находился настоящий камин с трубой, выведенной через крышу, сложенный умелыми руками солдат-штрафников. Сейчас с камином возился Нос, определенный на губу два дня назад. Нос заснул во время политзанятий, на которых изучалось произведение Леонида Ильича Брежнева «Малая Земля», и даже начал храпеть как раз в то время, когда в ленинскую комнату заглянул начальник политотдела подполковник Клещиц. Ну, Носа разбудили и определили на гауптвахту как злостного нарушителя дисциплины. Так, кстати, не наказывают даже солдат, которые время от времени ночью угоняют бензовоз покататься по техтерритории. На гауптвахте Нос как следует выспался, позавтракал пайкой, принесенной по приказу Целкина из офицерской кухни, и сейчас занимался тем, что выкладывал камин затейливой мозаикой из разноцветных камешков. Над камином были прибиты настоящие оленьи рога и акварельный поясной портрет самого Целкина в форме воздушного десантника, тоже написанный с натуры одним из арестантов. На другой стене висело небольшое деревянное панно, на котором на фоне пусковой установки с двумя ракетами была изображена стройная девушка в ситцевом платье. Внизу панно затейливой вязью было вырезано четверостишие:
Зачем вы плачете, когда мы уезжаем,
Зачем клянетесь терпеливо ждать?
Ведь в наше время, все мы знаем,
Ждет солдата только мать.
Панно вырезал неизвестный резчик по дереву, чутко распознанный Целкиным среди арестованных солдат. Но главным детищем Целкина был даже не мозаичный камин, а служебный туалет. Необычным в туалете было то, что там на обеих стенах по бокам висели книжные полки. Литература на полках была тщательно подобрана самим Целкиным. Здесь стоял трехтомный справочник по артиллерийским орудиям, роман Хемингуэя «Прощай, оружие!», два тома Ремарка, томик стихов Гумилева и «Война и мир» Льва Толстого.
В кресле за небольшим письменным столом сидел сам начальник гауптвахты старший лейтенант Целко и просматривал иллюстрированный американский журнал «Soldier of Fortune»
[23]. На цветной картинке была изображена грудастая девица в расстегнутом пятнистом комбинезоне и армейском берете. Девица была перемотана пулеметными лентами, а в руках держала ручной пулемет «Браунинг-М2». Сам Целкин был одет в комуфляжный десантный комбинезон, а на ногах его были сапоги, усовершенствованные Носом во время прошлой отсидки. Сапоги имели высокие каблуки, которые еще утончались книзу, как в фильмах про ковбоев. Фуражка на Целкине была обычная, артиллерийская, но с вытащенной пружиной.
Разглядывая цветные фотографии обвешенных различным инвентарем американских коммандос, Целкин размышлял о своем армейском статусе. Вот, скажем, кто имеет такой кабинет, как у него? Получается, что мало кто. Даже командир дивизиона, майор, не имеет. Командир бригады — да, имеет, но такого камина с трубой все равно у него нет. Сапоги командир бригады вынужден носить уставные, а у Целкина фасонные. Придет зима, и Целкин будет ходить в настоящих унтах. Опять же, одна библиотека в служебном сортире чего стоит. Такой нет, наверное, и у командующего округом.
Конечно, есть и минусы. Если лейтенанту-стартовику есть куда расти, хоть до командира дивизиона, а хоть и выше, то Целкину расти некуда, разве что на место Рымаря, начальника комендатуры. Опять же — классный офицер-стартовик, прошедший боевые стрельбы на полигоне, субъект крайне ценный в армии. Такими не бросаются. А Целкина вместе с его ковбойскими сапогами могут снять с этой должности по мановению руки подполковника Рымаря или по мановению левого мизинца генерала Котлярова — никто даже не заметит. А путь вниз совсем простой — назад в свою часть, освобожденным секретарем комсомольской организации дивизиона. Каковым, например, числится младший лейтенант Лосев. Расстроившись от этих неприятных рассуждений, Целкин взял два лежащих в углу кабинета вещмешка с песком и вышел во двор гауптвахты.
Если арестантов с каким-либо выраженным талантом Целкин уважал, то бесталанных, наоборот, всячески третировал и заставлял выполнять разные физические упражнения или учить наизусть устав гарнизонной службы. Для дозирования нагрузки у Целкина служили вещмешки с песком, которые он лично надевал на солдат, а для мониторинга — секундомер, как у спортивного тренера, которым Целкин мерял у солдат пульс. Нормальным считался пульс в 120 ударов. Если меньше — Целкин увеличивал нагрузку вещмешком, если больше — упражнение прекращается, он же не садист.
Доставив плененного во время свидания рядового Куликова на гауптвахту, Паренек зашел навестить находившегося здесь уже третьи сутки лейтенанта Круглова. Круглов был как и он двухгодичником и причины своего помещения на офицерскую гауптвахту не знал, хотя размышлял об этом немало. Приказ об определении Круглова на гауптвахту отдал капитан Галимов, комбат третьей батареи. Вообще-то Галимов не был непосредственным начальником Круглова и поэтому не мог отправить его под арест. Но случилось так, что Галимова поставили замещать заболевшего командира дивизиона майора Кузьмина. С этой должности, хоть и временной, он вполне мог распорядиться судьбой Круглова и огласил приказ относительно его в первый же день своего командования дивизионом. А все дело было в том, что двухгодичник Круглов при встрече в части с Галимовым отдавал ему честь и протягивал для рукопожатия руку. А иногда еще и говорил: «Привет, Ринат». Галимов, загнанный в тупик наглым поведением студента, уже и так и сяк избегал встреч с Кругловым, а тот знай себе: «Привет, Ринат», — и руку тянет. Ну и доприветствовался, теперь пусть на нарах отдохнет, подумает. Если бы первым протянул руку Галимов, это было-бы естественно, он капитан и комбат, захотел и поздоровался. Ну, если бы Бас или Висляков тянули первыми руку, тоже с известной натяжкой можно, вроде свои, хоть они и лейтенанты, а Галимов целый капитан. А тут какой-то студент недоразвитый. Вот как этот Паренек из его батареи, хуже самого распоследнего солдата. Галимов ему так прямо и сказал:
