Это колечко сегодня утром мне дала тетя Маша.
— Это фамильный изумруд твоей матери. Она велела мне передать его тебе в день твоей свадьбы. Твоя мать носила это кольцо на безымянном пальце левой руки, возьми примерь, это очень дорогая вещь. Если у тебя будет дочь — передашь ей в день ее свадьбы.
Я сунула палец в кольцо, и оно село, как влитое, как будто всю жизнь носила. Ну, а жизнь у меня только начинается, то все было прелюдией. Дурацкой, нелепой, мерзкой, вонючей прелюдией, как запах в холостяцких ДОСовских квартирах. Въелась в меня прелюдия.
Дождалась женского дня в нашей городской бане и, как ненормальная, мочалкой оттиралась. Три куска мыла извела, тазиков десять воды горячей, сколько терпеть можно, на себя вылила, чуть не окочурилась, так от прелюдии своей оттиралась. Бабы в бане перестали мыться, на меня уставились, подумали — чокнутая или чесоточная. На всякий случай тазики свои позабирали и подальше от меня перебрались.
Бельишко свое в узелок связала, развела костер во дворе, облила керосином и сожгла. Хотела пояс-утяжку с китайскими бриллиантами тоже сжечь, но потом Ирке Фигуре подарила. Ирка как тигрица раненая ходит. Спички от нее зажигать можно. Ну и врезала подносом по кумполу какому-то пехотинцу в «Садко». Понятно, драка получилась, Ирке пехотинец нос расквасил, а ему Иркины защитники, тоже из военных, глаз подбили и челюсть своротили.
Большой военный начальник Клещиц не обманул. Сразу после свадьбы командир части подписал приказ о замене лейтенанта Вислякова в ГСВГ. Бригадные аристократы, Боклан-младший и капитан Козлов, зубами скрежетали от зависти. Не помогли ни чтение немецких газет, ни загадочная тонкая структура уравнений Максвелла, ни папа-Боклан.
А деревенский хлопец Колян Висляков только что получил в строевой части на руки бумагу:
«Лейтенанту Вислякову Н. В. прибыть в распоряжение штаба группы советских войск в Германии, город Бюнсдорф (Wunsdorf), Восточная Германия».
За такую бумагу капитан Галимов согласился бы съесть свои собственные форменные носки и фуражку впридачу, но никто ему не предоставит в ближайшие годы, а может быть, и никогда, этой заманчивой возможности.
Кроме этой бумаги у лейтенанта Вислякова есть я — борзинская жена Люся. Ну а у меня есть мое счастье — Колян Висляков. Мое тяжелое счастье.
Стерпится-слюбится…
Колян на самолете хотел отсюда улетать, а я ему: «Давай, Коля, свадебное путешествие устроим через всю Россию на поезде! Купе закупим на двоих, а? Со мной скучно тебе не будет!»
Вечером Висляков принес билеты на поезд, меня опять слезы душить начали. Утром Колян пошел на службу, станцию свою передавать, обходной подписывать, а я уже на мясокомбинате рассчиталась, на работу идти не надо. Я теперь офицерская жена! Слышите? Вышла на улицу, солнце весеннее такое теплое, глаза слепит, вот так все переполняет, лопну сейчас!
Поделиться надо, а то лопну! С людьми не хочу делиться. Ни с кем делиться не хочу, даже с дядей Кешей. Села в автобус и к церкви поехала. Сама не знаю зачем. Наверное, чтобы не лопнуть, обидно было бы. В церкви пусто, только в свечной лавке старушка древняя сидит. Я купила свечку самую большую, зажгла и поставила перед иконой Иисуса Христа. Стала на колени перед иконой. «Спасибо тебе, Господи!» Потом пошла и купила еще свечу. Поставила у иконы Божией Матери. Приложилась к иконе губами, «Спасибо, Божия Матерь! Прости меня за все! Прости! Прости, пожалуйста!» Вот так стою на коленях, слезы опять текут, а я: «Прости, прости, прости…» Вот и вся молитва…
Выхожу из церкви, а там какая-то нищая у ворот стоит. Я выгребла все деньги из карманов, рублей двадцать, и отдала ей.
— Как же имя твое? — спросила нищая. — За кого помолиться?
— За Людмилу и Николая. Нет, за Николая и Людмилу!
— Николай — это мужчина твой?
— Да, мой муж, офицер. Ракетчик. В Германию уезжаем.
— А ты, небось, местная? Красивая…
— Местная, да, — я кивнула головой.
— Любишь его? — хитро прищурилась старушка.
Я задумалась.
— Не знаю…
— А хочешь полюбить?
— Да, хочу! Очень хочу.
— В Германии там церкви все не наши, — старушка покачала головой. — Но наша тоже есть. Найди. Проси Божию Матерь. Она поможет. Стерпится-слюбится…
Глава 23
Тайна волшебного слова
Ну а у меня еще дельце одно есть. Клещицу обещала, да и мне это теперь только во вред. Достала я из погреба отпечатанные листки, что тогда Клещицу показывала. С совершенно секретными данными о номерах частей и численности личного состава Борзинского гарнизона. И первый и второй экземпляры. Опять разожгла костерок во дворе и бросила в огонь экземпляры. Листики обуглились, свернулись в трубочки и превратились в пепел.
Все, нет больше совершенно секретных сведений. И Люсьен нет. Умерла! Вот такое печальное событие — был человек, и не стало его. Жалко Люсьен? Немножко жалко, все же это я, хоть и бывшая. К тому же, честно сказать, та Люсьен так много для меня сделала!
Настало время раскрыть тайну волшебного слова. Его я взяла из тетрадочки. А взяла я эту тетрадочку на хлебокомбинате, когда заходила к тете Маше за хлебом, в то самое утро, когда мне приснился волшебный поезд.
Тетрадочка называется «Учет отпуска хлебобулочных изделий». Представьте себе, там столбиком написаны все номера частей, которые получают хлеб на Борзинском хлебокомбинате. Это само по себе уже лакомый кусочек для шпиона. А дальше — больше! Части номер такой-то суточный отпуск хлеба — столько-то буханок. Осталось только узнать суточную норму потребления хлеба на одного человека. Если разделить количество отпущенного хлеба на эту норму, то и получится численность личного состава данной части. Как оказалось, получится с хорошей точностью. А это для приграничного гарнизона уже совершенно секретные сведения. Любой китайский шпион может устроиться на работу на наш хлебокомбинат и тоже получить эти сведения. Тетрадочка учета с номерами частей хоть и прошнурованная, но лежит у тети Маши на столе. Там я ее и взяла в то чудесное утро, когда мне приснился волшебный поезд. А дальше дело техники. Калькулятор и пишущую машинку я взяла у себя на мясокомбинате.
Вот и все.
Глава 24
Паренек
Между пыльным летом, когда белое небо посылает на землю удушливый зной, и злой зимой, когда ночью вокруг луны светится морозный ореол, в этих краях наступает короткая тихая осень. Словно извиняясь за свою неприветливость в остальное время, природа дарит недели две ясных солнечных дней. В эти дни воздух звенит от прозрачной свежести и ярких, немного неестественных красок. Бесконечная, опрокинутая вверх дном голубая чаша забайкальского неба накрывает пустынную монгольскую степь, вспучившуюся до горизонта пологими бурыми сопками.
Ровно два года назад, в точно такие осенние дни, когда невидимый художник разрисовал яркими акварельными красками все, что попадалось ему под руку, Мальцев впервые пересек КПП Борзинской зенитно-ракетной части. На следующий день его вьющиеся волосы упали на пол гарнизонной парикмахерской, пожилая уборщица смела их в совок и выбросила в стоящее в углу ведро. В зеркале отразилась остриженная невзрачная головка с глазами, полными тоски и тревоги перед этим суровым краем, перед этими невиданными ранее людьми, перед своей судьбой, которая, видимо, решила додавить его здесь. Тогда, два года назад, его мать держалась до последнего и разрыдалась только тогда, когда ТУ-154 рейса «Киев-Иркутск» взмыл в небо над Борисполем. От Иркутска до Читы Мальцев ехал в общем вагоне. Ночью было так холодно, что в вагоне никто не спал. Мужики выбегали на полустанках и подбирали обломки досок, которыми топили печку в тамбуре. Какой-то мордатый прапорщик развлекал сгрудившихся вокруг печки людей:
