— Я не видел удара! Я не видел удара!
— Ага, ну так сейчас увидит, — сказал, потирая руки, Лось и опять двинулся к дверям. Но драка прекратилась так же внезапно, как и началась. В комнату ввалился разгоряченный Бас и стал с рычанием молотить кулаками по висевшим в прихожей шинелям.
— Бас — конченый человек, — пробормотал Вислый. — И Лось конченый. У Плейшнера чердак не в порядке. Потерянные для армии люди.
Все разом как-то замолчали. Наверное, на сегодня все сказано, все выкрикнуто и все спето. Ну что ж, до следующего раза, друзья. Сколько у меня уже было таких вечеров, тошно вспомнить.
В наступившей тишине стало слышно, как за стеной в соседней квартире заиграла гармошка. Какой-то грустный татарский мотив. Я знаю, что это за стеной играет замполит второго дивизиона майор Гаязов. Я вообще много чего знаю. И много чего помню. Оттого так тяжело просыпаться Люсе Невзоровой по кличке Люсьен. Особенно после сна о чудесном поезде, увозящем ее отсюда навсегда. Ах, если бы было можно вырвать эту память, вот как тот гнилой зуб, и выбросить ее в эмалированный тазик. Чтобы так: «цок-цок», — покатилась гнилая память по тазику. Чтобы я отдышалась, как тогда в поликлинике, вытерла слезы и пошла дальше. Но так не бывает. Может об этом и гнусавит татарская гармошка за стеной…
— Я Гаязова когда-нибудь урою! — скалит мокрый рот Баса. — В пасть гармошку засуну! Дятел гумозный… Доиграется…
Глава 4
Прелюдия
Теперь, когда я знаю волшебное слово, ничего нельзя пускать на самотек. Висляков сказал, что идет в патруль, и я должна подготовиться. В смысле подготовить для Вислого харчи. Квашеная капуста, соленые огурчики, маринованные грузди — это у нас с Фигурой из «Садко» бартер такой. Она мне грибочки да соленья, а я ей говяжьи языки с работы. Кроме этого в холодильнике охлаждается бутылка из «Зеленого магазина» с перчиком на донышке. А еще шампанское и свечи, которые тетя Маша когда-то купила на случай пропадания света. Будет типа: «…мы вдруг садимся за рояль, снимаем с клавишей вуаль и зажигаем свечи». Рояля, правда, у нас с тетей Машей нет, но есть гитара. И я, как каждая воспитанная барышня, умею петь романсы, которым меня научила тетя Маша. Есть даже один неприличный:
Не смотрите вы так сквозь прищуренный глаз,
Джентльмены, бароны и леди,
Я за двадцать минут опьянеть не смогла
От стакана холодного бренди
[12].
Тетя Маша еще и не такое может, например, станцевать настоящий чарльстон. Полный отпад. Это тебе не подергивание конечностями, как в опытах физика Луиджи Гальвани, а сложный танец. Руки с переплетенными пальцами опущены вниз, головка набок, глазки в потолок, пятая точка почти неподвижна, зато какие кренделя ногами! Тетя Маша сказала, что за чарльстон у них сильно наказывали. Но все равно танцевали, любимый чарльстон назывался «У моей девочки есть одна маленькая штучка».
Но чарльстона мы с Вислым танцевать не будем. Тяжеловат Колян для чарльстона, не потянет. Поэтому потанцуем под что-нибудь медленное. Хотя бы под Фаусто Папетти. Человек с таким именем и фамилией не может играть плохо. Этого Папетти мне Фигура дала переписать, а ей переписал Мишка. Миша, типа, влюбленный в Фигуру. В нее многие, типа, влюбленные, но зовет замуж только Миша. Мишка парень хороший, но не военный. То есть по местным дамским меркам что-то типа импотента. Не офицер и даже не прапорщик, а вообще местный. Поэтому Миша находится у Фигуры в глубоком резерве. Вот бы поставить рядом Фигуру и нашу Наташку-повара с дитем и спросить: отгадайте, какая из них вышла замуж за лейтенанта-ракетчика? И на виду Ирка, в ресторане в самой гуще трется, и прозвище у нее «Фигура» не на ровном месте появилось. В каком-то смысле легендарная борзинская девка. Ан нет! Потому что Борзя — город парадоксов. По-дурному в нем все, хоть тресни.
Как-то зашла к Ирке в подсобку, когда ресторан уже закрывался. Ирка достала из буфета какую-то литровую банку с коричневой жидкостью. Оказалось, коньяк. Почему коньяк в литровой банке, я спрашивать не стала, потому что примерно догадывалась. Выпили по рюмке, разговорились. О чем? Ну, не о Фаусто Папетти же. Тематика обычная: мужчина и женщина. А конкретнее — как бы стать офицерской женой и слинять отсюда куда подальше. Опрокинули еще по рюмке, Фигура разгладила официантский фартучек на своих крутых боках и сказала нервно:
— Вообще уже не понимаю, чего им надо! Сближайся — ничего не будет, а не сближайся — будет то же самое.
— Плох тот солдат, который не носит в ранце маршальский жезл, — сказала я. — Кажется, Наполеон так сказал. Каждый лейтенант мечтает стать полковником. А вот для карьеры нужно правильно жениться. Вдумчиво жениться, грамотно. На породистой девочке. А они в Борзе не водятся. Не тот климат.
От обиды еще по рюмочке накатили. Коньяк мягко обволок голову, притушил воспаленные мозговые канальцы. Проблемки поблекли, прогнал их благородный коричневый напиток из банки. Попрятались проблемки в норки и смотрят оттуда острыми глазенками, когда опять их время придет. А сейчас нам с Иркой хорошо. Так душу отпустило, что только бы не разреветься… Ревем мы иногда с Иркой на пару здесь, в подсобке, под коньячок.
— Мужики и сильнее, и умнее нас, баб, а мы второй сорт выходит, да? — сказала Ирка заплетающимся языком. — Куклы с дырками… Что же так несправедливо все устроено, а? И стареем раньше, и с месячными маемся.
— А ты знаешь, как на зоне таз для стирки зеки называют? — спросила я.
— Не знаю. А ты откуда знаешь?
— Так сосед, дядя Кеша, говорил. «Аленка». Этот таз у них называется «Аленка». Как думаешь, почему?
— Ну, ты же умная, почему? Тоскуют без женщин, да?
— Тоскуют не то слово. Дуреют, с ума сворачиваются. Отполированные пластмасски от зубной щетки в член себе под кожу зашивают. «Спутник» это у них называется.
— Зачем? — округлила дымчато-серые глаза Ирка.
— Нам, бабам, не понять, зачем. Зашивают и гордятся этим. А все потому, что власть есть у женщин над мужиками. Тайная, не видная просто так, но власть. На том мир держится. Как цементом скрепленный. А то бы развалился бы давно. Покалечили бы друг друга мужики, «спутники» позашивали, спились бы и опаршивели.
— Да, власть, — плаксиво протянула Ирка. — Хорошая тебе власть, ага… Меня в школе пацаны портфелем по голове били, из трубочек промокашками обслюнявленными плевали, на переменах толкали, юбку один раз сбоку по шву порвали.
— Так это и есть власть. Самая настоящая!
— Мишка меня любит, ага… Хороший пацан, Мишаня. Один такой, да. А что он мне может дать? На автобусе покатать, — прогнусавила Фигура.
— Можешь пожаловаться во всемирную лигу сексуальных реформ. Может, там помогут.
— Сексуальных реформ? Ты че, какие реформы?
