Таркада аж передернуло от грубой прямоты Дабасира, но это было, по крайней мере, приглашение переступить порог харчевни.
Дабасир подтолкнул его в дальний угол, где они уселись на небольших ковриках. Когда к ним с улыбкой подошел хозяин заведения Каускор, Дабасир обратился к нему в своей обычной манере:
— Ну, жирная пустынная ящерица, принеси мне баранью ногу, хорошо прожаренную и сочную, а также побольше хлеба и овощей, потому что я очень голоден. Да, и не забудь про моего друга. Принеси ему кувшин воды, да похолоднее. День сегодня очень жаркий.
У Таркада заколотилось сердце. Неужели ему придется сидеть и пить воду, глядя на то, как Дабасир будет уплетать баранью ногу? Но он ничего не сказал. Ему просто ничего не приходило в голову.
Дабасир же, казалось, совсем не знал, что такое молчание. Улыбаясь, он помахал рукой в знак приветствия посетителям, со всеми из которых он был знаком, и продолжил:
— От путешественников, вернувшихся из Урфы, я услышал об одном богатом человеке, который приказал вырезать себе из камня такую тонкую пластинку, что через нее можно смотреть. Он вставил ее в окно, чтобы защитить свой дом от дождя. Она желтого цвета, и путешественники, смотревшие сквозь нее, уверяют, что весь мир видится в таком цвете очень необычно. Что ты скажешь на это, Таркад? Может ли такое быть, чтобы весь мир был другого цвета?
— Все может быть, — ответил юноша, которого больше интересовала жирная баранья нога, положенная перед Дабасиром.
— А я даже уверен в этом, потому что сам видел мир в другом цвете. История, которую я собираюсь тебе рассказать, как раз и говорит о том, как мне удалось опять увидеть обычный цвет мира.
— Дабасир собирается рассказать историю, — зашептались соседи и начали сдвигать свои коврики поближе. Остальные посетители прекратили жевать и тоже сгрудились полукругом. У всех в руках были полуобглоданные кости. Лишь один Таркад сидел без еды. Дабасир не поделился с ним бараниной и даже не предложил куска хлеба, упавшего с тарелки на пол.
— История, которую я хочу рассказать, — начал Дабасир, прожевав кусок мяса, — относится к моим юным годам. Она о том, как я стал торговцем верблюдами. Знает ли кто-нибудь из вас, что я был рабом в Сирии?
По залу пронесся гул удивленных восклицаний, что доставило Дабасиру видимое удовольствие.
— Когда я был еще совсем молод, — продолжал Дабасир, вновь откусив большой кусок от бараньей ноги, — я обучался у своего отца изготовлению седел. Я работал вместе с ним в мастерской и самостоятельно содержал себя и жену. Будучи молодым и неопытным, я зарабатывал не слишком много, но вполне достаточно, чтобы вести скромный образ жизни. Мне хотелось иметь многие вещи, но я не мог их себе позволить. Однако вскоре я обнаружил, что лавочники охотно дают мне в долг, когда у меня не было денег, чтобы расплатиться.
По молодости и неопытности я еще не знал, что человек, который тратит больше, чем зарабатывает, сеет ветер, из которого затем произрастает буря всевозможных бед и напастей. Я начал потакать своим прихотям, одевался в дорогую одежду и покупал украшения своей жене, не считаясь со средствами.
Я расплачивался с долгами, как мог, и некоторое время мне все сходило с рук. Но затем я обнаружил, что моих заработков не хватает на то, чтобы жить и одновременно еще оплачивать долги. Кредиторы начали преследовать меня и требовать, чтобы я заплатил за дорогие покупки. Жизнь стала совершенно невыносимой. Я начал занимать деньги у друзей, но расплатиться с ними мне уже не удавалось. Дела шли все хуже и хуже. Моя жена возвратилась в дом своего отца, и я решил уехать из Вавилона и поискать другой город, где у молодого человека больше возможностей для жизни.
В течение двух лет я вел нелегкую жизнь проводника караванов. Там я связался с шайкой разбойников, которые рыскали по пустыне в поисках безоружных караванов. Такие поступки недостойны сына моего отца, но я видел мир сквозь разноцветные камни и не понимал, до какой степени я уже опустился.
Наш первый налет на караван был успешен. Мы захватили богатую добычу золота, шелков и других ценных товаров. Добычу мы отвезли в Гинир и все там прогуляли.
Вторая попытка оказалась не такой удачной. Не успели мы напасть на караван, как нас атаковало местное племя, вождю которого купцы платили за охрану. Один из двух наших предводителей был убит, а всех остальных отвезли в Дамаск, где с нас сняли всю одежду и продали нас в рабство.
Меня купил за две серебряные монеты вождь одного пустынного сирийского племени. Я был коротко подстрижен, на мне была только набедренная повязка, и я не отличался внешне от других рабов. Будучи беспечным юношей, я полагал, что это всего лишь забавное приключение, но однажды мой хозяин вывел меня перед четырьмя своими женами и сказал, что они могут взять меня в качестве евнуха.
Только тогда я понял безнадежность своей ситуации. Это пустынное племя было диким и очень воинственным. Я полностью находился в их власти, не имея ни оружия, ни малейшей возможности бежать.
Я стоял, весь перепуганный, а эти четыре женщины меня словно и не замечали. Я не знал, могу ли я рассчитывать на какое-то сочувствие с их стороны. Первая жена, Сира, была старше остальных. Когда она смотрела на меня, ее лицо ничего не выражало. Мне показалось, что сочувствия от нее ждать бесполезно. Следующая жена была высокомерной красавицей. Она смотрела на меня с таким безразличием, словно я был червяком в грязи. Две самые молоденькие безостановочно хихикали.
Казалось, прошла целая вечность, пока я стоял, ожидая своего приговора. Похоже было, что каждая из женщин склонна была предоставить право решения другой. Наконец Сира заговорила холодным тоном:
— Евнухов у нас достаточно, а погонщиков верблюдов мало, да и те, что есть, никуда не годятся. Мне как раз сегодня надо навестить свою больную мать, а у меня нет ни одного раба, которому я могла бы доверить верблюда. Спроси этого раба, умеет ли он обращаться с верблюдами.
— Что ты знаешь о верблюдах? — спросил меня хозяин.
— Я могу заставить их становиться на колени, могу навьючивать их, могу вести на большие расстояния, чтобы они при этом не испытывали усталости. Если есть такая нужда, могу лечить их болезни.
— Этот раб боек на язык, — заметил хозяин. — Если хочешь, Сира, бери его себе погонщиком.
Так я поступил в распоряжение Сиры и в тот же день повел ее верблюда в длинное путешествие к ее больной матери. Воспользовавшись случаем, я поблагодарил ее за вмешательство в мою судьбу и сказал, что по рождению я не раб, а сын свободного человека, уважаемого мастера из Вавилона. Я также рассказал ей свою историю, однако ее ответ привел меня в замешательство:
— Как ты можешь называть себя сыном свободного человека, если твои слабости довели тебя до такого состояния? Если в человеке живет душа раба, то он и станет им, независимо от своего рождения, точно так же, как вода всегда стремится к низкому месту. Ведь если бы у тебя была душа свободного человека, ты бы добился уважения и почета в своем городе, невзирая на все превратности судьбы.
