Однажды днем, когда Анна вернулась домой, оказалось, что ее поджидает мадам Бартоломью:
– Мне нужно поговорить с тобой, дорогая.
«Па-га-ва-рить… – прозвучало в голове у Анны, и ее пальцы автоматически стали двигаться по воображаемой клавиатуре. – Ста-бой…» В последнее время она взяла в привычку мысленно транскрибировать все, что слышала. Это заметно улучшило скорость ее письма и предохраняло от необходимости слушать то, что она не хотела слышать.
Миссис Бартоломью пригласила ее в гостиную.
– Американское посольство настоятельно советует нам как можно скорей уехать в Штаты, – сказала она.
«На-ста-я-тель-на са-ве-ту-ет нам… как мо-жна ска-рей у-е-хать…» – двигались пальцы Анны. Но что-то в голосе миссис Бартоломью прорвало барьер ее нечувствительности.
– Мне очень жаль, – сказала миссис Бартоломью, – но нам придется отказаться от дома.
Пальцы Анны перестали скакать по колену, и она посмотрела прямо на миссис Бартоломью.
– Что ты будешь делать? – спросила та.
«Это ее тревожит. Как трогательно…» – подумала Анна.
– Не беспокойтесь об этом. Я перееду жить к родителям.
– Но смогут ли они это потянуть? – уточнила мисс Бартоломью.
– Конечно. Кроме того, я надеюсь скоро найти работу.
– О господи, как же мне все это неприятно, – и миссис Бартоломью сняла телефонную трубку, чтобы позвонить маме Анны.
В состоянии возбуждения мама всегда начинала кричать. К тому же Анна понимала: мама, услышав звонок, сразу подумает, что ей звонят по поводу Макса. И все же в глубине души Анна надеялась, что на новости миссис Бартоломью мама не будет реагировать слишком громко и осуждающе.
– Как я понимаю, Анна больше не сможет жить в вашем доме?! – кричала мама, и ее искаженный от возбуждения голос в телефонной трубке долетал даже до Анны, которая сидела в другом конце комнаты.
Анна, так же как и мама, знала, что у них нет денег платить еще за один номер в гостинице. Но какой смысл кричать из-за этого на миссис Бартоломью? Миссис Бартоломью ничего не могла с этим поделать. Мама, по крайней мере, должна была пожелать миссис Бартоломью удачной поездки, думала Анна, и ее пальцы прыгали на коленке: «У-дач-най па-ест-ки…»
* * *
Бартоломью начали паковать вещи. Стопка вещей, отложенных для Анны (из тех, что не понадобятся Джуди и Джинни в Америке), все росла и росла. Анна сама отвозила вещи в «Континенталь» на метро (чтобы сэкономить на такси), по несколько вещей за раз.
Мама пересчитала все их деньги, включая те, что остались от папиного гонорара за листовки, и те, которые ей удалось сэкономить из ее скудного еженедельного заработка. Этого хватало, чтобы оплатить проживание Анны в гостинице в течение трех недель. А там видно будет. Заглядывать слишком далеко не имело смысла. В то же время не стоило тратить ни одного пенса сверх необходимого. И Анна надеялась, что Бартоломью разрешат ей жить с ними до последнего момента.
– Конечно, конечно, – заверила ее миссис Бартоломью. – Мы будем только рады.
Но по мере того как сборы продолжались и все больше привычных вещей исчезало в чемоданах, пребывание Анны в доме Бартоломью выглядело все более странным. Джуди и Джинни по-прежнему играли в теннис и болтали, сидя на солнышке. Но их теперь занимали перспективы переезда в Америку, и иногда казалось, что они уже далеко отсюда. Когда день отъезда наступил, никто не знал, что сказать на прощание.
Они стояли перед домом на Кампдет-Хилл-сквер и смотрели друг на друга.
– Обещай, что будешь писать, – говорила Джинни.
– Не попади под бомбы! – добавила Джуди.
– Увидимся… – сказала миссис Бартоломью и тут же, смутившись, исправилась: – Удачи!
Она обняла Анну, пробормотала:
– Береги себя, – и быстро села в такси, прижимая к глазам носовой платок.
Такси тронулось. Анна махала вслед, пока оно не свернуло за угол. Когда такси уже не было видно, она медленно пошла к станции метро.
Площадь утопала в зелени, зацвели каштаны. Анна вспомнила, как во время их первой английской весны Джинни показала ей каштановые «свечи».
– Свечи? – переспросила тогда Анна. – Свечи бывают только на рождественской елке.
И все засмеялись.
С теннисного корта, где они играли за несколько дней до этого, доносились звуки прыгающего мячика. Дойдя до магазинчика на Холланд-Парк-авеню, где они всегда покупали сладости, Анна на минуту остановилась и заглянула в окно. Ей хотелось купить шоколадку на память. Но ведь Анна съест шоколадку – и ничего не останется. Так что деньги будут потрачены зря.
Анна ничего не купила.
Газетный заголовок у станции метро сообщал: «Немцы уже в Кале́!».
Было 26 мая – ровно две недели до Троицы.
Две недели до начала экзаменов Макса.
Глава шестая
В гостинице «Континенталь» Анне выделили маленькую комнатку на самом верхнем этаже, недалеко от комнат папы и мамы.
Когда они только приехали в Англию и у них еще были деньги, они жили ниже в более дорогих и просторных номерах. Но эта комнатка нравилась Анне больше. Прямо напротив окна виднелись крыши домов и над ними – небо. А четырьмя этажами ниже был захламленный двор, где в пыли среди сорняков дрались кошки.
Каждые пятнадцать минут неподалеку били церковные часы, по покрытым сажей черепицам прыгали воробьи.
Анну так занимали эти новые впечатления, что события, связанные с Дюнкерком, прошли для нее почти незамеченными.
Вообще-то эти события несложно было пропустить, даже если ты читал газеты (а Анна-то не читала): о них не писали до тех пор, пока все не закончилось. Дюнкерк – место во Франции, на Нормандском побережье. В конце мая отступавшие британские войска попали там в немецкую ловушку. Но газеты, в задачу которых входило поддерживать бодрое настроение граждан, об этом не сильно распространялись. Между тем при поддержке авиации и морского флота британские солдаты продолжали обороняться, и почти всем им удалось спастись: они вернулись в Англию. В начале июня газеты внезапно вышли с триумфальными заголовками. «Вот это молодчаги!» – прочла удивленная Анна один из таких заголовков. Оказалось, что тысячи обыкновенных людей совершенно независимо от британского флота снова и снова пересекали канал на своих маленьких лодчонках и в самый разгар сражения вывозили солдат с побережья. Странно, но спасение от гибели подавалось как великая победа…
И все-таки англичанам нельзя не удивляться, думала Анна. Трудно себе представить, что немцы совершают подобное…
* * *
«Континенталь» был переполнен. К немецким, чешским и польским беженцам добавились датчане, бельгийцы, норвежцы, французы. В коридорах и на лестницах звучали самые разные европейские языки. Официантка из Швейцарии, которая приехала в Лондон учить английский, постоянно жаловалась, а после ужина холл напоминал Вавилонскую башню.
